---

СТРАНИЦЫ: 1    2    3    4    5

    Никитин несколько погрешил против истины, сказав Михасю, что его запас неверия иссяк только что. На самом деле, он подошел к концу еще в штольне, но закоснелый разум упорно сопротивлялся, пытаясь отыскать правдоподобное объяснение происходящему, не включающее в себя слова «проклятие» и «чудовище».
    Разговор с майором Лиландом стал последней каплей. Никитин, даже с помощью Михася, не все и не до конца понял, но ему не нужен был полный и точный перевод, чтобы увидеть непритворный страх в глазах немецкого офицера, почувствовать смятение в его речи. Когда Лиланд рассказывал о своем военном прошлом о том, как он со своей шайкой скрывались в лесу и даже о том, как грабили местное население – он был совершенно спокоен и равнодушен, по крайней мере внешне. Его, по-видимому, не особенно волновала и дальнейшая судьба. Но стоило ему вспомнить и заговорить о ночном происшествии в штольне – он словно стал другим человеком, начал то и дело вздрагивать и заикаться, терял уверенность в собственных словах и ощущениях.
    Никитин больше не мог отмахиваться от того факта, что в Берештах и окрестностях творится нечто жуткое и необъяснимое. И это суровая и смертельно-опасная реальность, а не народные сказки или галлюцинации отдельных людей. А лейтенант Парфенов, как внезапно осознал капитан, собирается влезть в самую гущу этого кошмара, или уже влез.
    Велев отвести майора Лиланда обратно в подпол, Никитин вместе с Михасем вышел на крыльцо «штаба». Тут капитан едва не споткнулся об какого-то бойца, сидящего на ступеньках спиной ко входу.
    - Тьфу ты… А, это ты, Белкин. Почему не с остальными? – спросил Никитин, - Что сидишь тут под дождем?
    Белкин прервал свое занятие, заключающееся в старательном натирании лежащего у него на коленях пулемета комком помасленной пакли, и поднял на капитана грустные глаза.
    - Я не под дождем, товарищ капитан, - сказал Белкин, - Тут крыша, так что не капает. Вот, оружие чищу, как бы не заржавело от сырости. Может, у вас какие распоряжения или указания будут?
    - Что, товарищи издеваются? – сообразил Никитин.
    - Да нет, не то чтобы издеваются, - ответил боец, вновь продолжив елозить паклей по ствольной коробке «Дегтярева», - Так… сторонятся.
    - Это ничего, Белкин, временное явление. Вот уедем отсюда, эта история с убийствами забудется, и все придет в норму. И я велю Парфенову поговорить с остальными бойцами, объяснить им как следует, что ты оправдан и ни в чем не виноват. Ты Парфенова, кстати, не видел?
    - Нет, товарищ капитан, давно уже не видать его было.
    - Гм, где ж его теперь искать? – пробормотал Никитин.
    Михась подергал капитана за рукав.
    - Я ж вам говорил – они с дедом моим к кузнецу пошли – пули делать.
    - Так это когда было. Ладно, Белкин, ты хотел поручение – вот тебе поручение. Где кузница знаешь?
    Белкин кивнул.
    - Беги туда, поищи Парфенова и старосту. Если они уже ушли, спроси у кузнеца – куда. Как найдешь, передай им мой приказ: ничего не предпринимать без меня. Пусть вернуться сюда! Или пришлют тебя с вестями, чтобы я сам мог их найти. Ты все понял?
    - Понял, товарищ капитан! – Белкин вскочил и взвалил тяжелый пулемет на плечо.
    - Да пулемет оставь! И возьми фонарь. На, держи мой.
    - Так может я сбегаю? – снова встрял в разговор военных Михась, - Я ж и село лучше знаю, и бегаю быстрей.
    - Э, нет, - ответил Никитин, - Тебя они могут не послушать. Да и темнеет уже. Ты, Михась, отправляйся домой, запрись, и до завтрашнего утра никому не открывай. Особенно если человек один. Кроме меня, лейтенанта Парфенова, ну и своего деда, разумеется. Тут, я чувствую, та еще каша заваривается. Не хватает мне еще и за тобой следить.

    - Что, командир, попался? – послышался приглушенный досками пола и люка низкий хриплый голос, - Кто еще знает, что ты пошел сюда?
    Парфенов обеими ладонями уперся в люк снизу, толкнул, но тот едва ли шелохнулся. Судя по звукам, доносящимся сверху за последнюю минуту, хозяин дома не только запер люк на задвижку, но и навалил сверху что-то тяжелое, возможно, комод. Свет, пробивающийся сквозь щели в полу и вокруг люка, время от времени закрывала тень, слышалось поскрипывание досок; мясник расхаживал по комнате, то подходя к окнам, то возвращаясь к подполу.
    - Дом окружен! – попытался блефовать Парфенов, - Сдавайся, пока не поздно!
    - Не пытайся заморочить мне голову, - мерзко захихикал Антонаш Цуркану, - Я не так глуп, как тебе кажется. Я чуял тебя, еще когда ты стоял на крыльце. Чую сейчас этого старого хрыча Меднека на заднем дворе. Больше поблизости никого нет. Если б дом и правда был окружен вашими солдатами – ты бы сразу начал кричать или стрелять, чтобы привлечь их внимание.
    О том, чтобы позвать на помощь старосту Парфенов даже не думал. Наоборот, он надеялся, что Меднеку хватит ума не заходить в дом, убежать и тем самым спастись. Ситуация же внутри дома вызывала у Парфенова скорее досаду, чем страх за свою жизнь. Да, он по глупости оказался заперт в подполе. Но пока закрыт люк, убийца не сможет до него добраться, ни в человеческом, ни в зверином обличье. Если же попытается – что ж, это было даже на руку Парфенову. Пистолет он держал наготове, а необходимость протискиваться вниз через узкий люк как минимум на секунду-другую сделает из нападавшего легкую мишень. Но Цуркану, как он уже сообщил Парфенову, был не так глуп, и не собирался соваться на рожон. Тем более, он на расстоянии чувствовал близость опасного для него серебра.
    - Что молчишь? – произнес мясник, наклонившись к полу и прислушиваясь, - Коли будешь молчать, я, пожалуй, заскучаю. А коли станет скучно – выйду наружу и поговорю с твоим дружком, хрычом Меднеком. Может, он окажется разговорчивей, а?
    - Оставь в покое Меднека! – крикнул Парфенов, - Если бы не я – его бы тут не было. Что ты хочешь от меня услышать?
    - Как ты узнал?
    - Узнал что?
    - Ты отлично понимаешь, о чем я. Хочешь, чтобы я сказал это вслух? – усмехнулся Цуркану, - Да плевать! Как ты узнал, что это я убил Марицу и вашего солдата? Как ты понял, что я – это тот, кто я есть?
    - Ты что, хочешь знать все подробности этого запутанного расследования? – ответил встречным вопросом Парфенов, - Зачем? Достаточно того, что после первого убийства прямых улик, ведущих и указывающих на тебя, не было. Ты сам знаешь, что сперва я велел арестовать за убийство девушки одного из наших. И лишь после того, как ты напал на меня ночью, я понял, что рядовой ни в чем не виноват. Затем, сопоставив факты и сведения из разных источников, я пришел к выводу, что убийца – ты!
    - Да, я сглупил, показавшись тебе после превращения, и оставив в живых! – вскричал Цуркану, - Надо было разорвать тебе горло, как тому солдату!
    - Но ты этого не сделал, - произнес Парфенов, - И я догадываюсь, почему. Сказать?
    Поддерживая разговор, Парфенов одновременно вглядывался в окружающую его темень, пытаясь рассмотреть место своего заключения. Когда глаза привыкли к темноте, он стал различать каменные стены, стоящие возле них бочки, мешки. Второго люка, двери или хоть чего-то, способного служить выходом, видно не было. В подполе стоял неприятный запах, словно что-то протухло.
    Поняв, что выбраться из подземелья иным путем не получится, Парфенов сосредоточил внимание на перемещениях своего тюремщика. Тот, убедившись, что вокруг дома нет засады, перестал метаться по комнате и выглядывать в окна. Сперва он прохаживался возле люка, затем, чтобы лучше слышать слова собеседника, присел на корточки. Благодаря поскрипыванию старых рассохшихся досок и свету, пробивающемуся из щелей, Парфенов довольно точно представлял, где и в какой позе находится мясник. Лейтенанту пришлось бороться с соблазном попытать удачу и выстрелить сквозь доски. Но он не был уверен, что пуля пробьет пол и сохранит достаточную силу, даже если стрелять через щель. Кроме того, видя, что мясник пытается разговорить его, лейтенант сам в свою очередь хотел воспользоваться ситуацией и выяснить у убийцы кое-что, что до сих пор оставалось загадкой.
    - Чем дольше говоришь – тем дольше живешь, - заметил мясник.
    - Ты, конечно, убийца, - сказал Парфенов, - И, возможно, безумец…
    - И чудовище, не забывай! – хмыкнул Цуркану.
    - …но ты не похож на безумных убийц, которым все равно кого и за что убивать. Я знаю, что у тебя были причины совершить первые два убийства: отчасти благодаря этим мотивам я тебя и вычислил. Не то, чтобы эти причины тебя оправдывали, но их хотя бы можно понять.
    - Да что ты мог понять! – сорвался на крик мясник, - Что ты мог знать?! Ты – чужой человек здесь!
    - Больше, чем ты думаешь, - спокойно продолжал Парфенов, - Я знаю, что Марицу ты убил из ревности и обиды. По той же причине ты расправился с солдатом, который заигрывал с девушкой. Ты мстил им обоим за воображаемую измену, хотя Марица не была тебе ни женой, ни невестой, ни даже подругой! Неужели ты испытывал к ней такие сильные чувства, что ревность ослепила тебя и толкнула на убийство? Или причиной этих вспышек ярости была звериная часть твоей натуры? Вот этого я действительно не понимаю.
    - Я и не ожидал, что поймешь, - сказал Цуркану, уже не со злобой, а с горечью в голосе, - Да, я любил Марицу, еще до того, как стал… стал таким, как сейчас. Я на многое пошел, чтобы она стала моей. Ее отец был у меня в долгу, и я надеялся… я думал… что получится по согласию. У нас тут девки выходят замуж не как в городах. Все решают родители, как отец скажет – так и будет. Но Мартин отказал мне! – мясник в ярости ударил кулаком по доскам пола, - Он предпочел разругаться со мной, лишь бы не выдавать за меня дочь. Удивляюсь, почему я не убил его. Наверное, не хотел огорчать Марицу. И в то время… тогда превращение еще не зашло слишком далеко, и я иначе смотрел на вопросы жизни и смерти. Мне оставалось лишь терпеть и ждать. За последний год я отвадил от Марицы всех возможных женихов. Нет, обошелся тихо и без убийств; кого уговорами, кого угрозами. Кому пришлось и кулаком ума малость вложить. И тут появились ваши солдаты, черт бы их взял! И с первого же дня один из них принялся увиваться вокруг Марицы. А та и рада… В общем, подстерег я их следующим утречком. Дождался, когда они натешились и солдат ушел, а затем… Ну все, хватит! И так всю душу тебе открыл.
    - И что ты собираешься теперь делать? – спросил Парфенов.
    Цуркану промолчал, в раздумьях притоптывая ногой по полу. Оставлять Парфенова в живых у него, конечно, не было ни причин, ни желания, но и способа добраться до него, без риска нарваться на выстрел в упор, он еще не нашел.
    - Послушай, Антонаш, - позвал Парфенов, - Раз уж ты мне все выложил про свои чувства к Марице, может, ответишь еще на один вопрос? Я о многом додумался или узнал, но кое-что известно только тебе одному. Знаю, что все началось примерно полтора-два года назад, но что именно началось – не понимаю? Как ты стал оборотнем?
    - Я и сам не до конца понимаю, - усмехнулся Цуркану, - Есть тут в окрестностях каменоломня одна заброшенная, небось, знаешь.
    - Ага, знаю. Мы же все это время оттуда фрицев выкуривали.
    - Так в этой каменоломне, в штольне, давно еще отрыли пещерку. И сидел там не то черт, не то колдун какой. Сам невидимый, только голос слышен. Смердит, как дохлый козел. Кого с ума сводит, на кого просто видения всякие страшные насылает, а к кому по-доброму обращается, ласково, обещает желание исполнить. Только не за просто так, а за кровавую жертву. Как начали люди с ума-то сходить – каменоломню забросили, а пещеру ту от греха подальше камнями завалили. Да только как война началась, я нашел место и откопал. А потом, дай, думаю, убью двух зайцев - и от твари этой визгливой избавлюсь, и желание исполнится. Да только, видать, так все заведено у того черта, что желания исполняются не те, что на словах скажешь, а те, что в сердце держишь. Вот меня и оборотило…
    - Превращаешься в полнолуние, в темноте, или как захочешь?
    - И так и эдак. То само накатывает, так что удержаться мочи нет, но это только в полнолуние. А в другое время – захочу и перекидываюсь. Но ночью-то я много сильнее, чем днем.
    - А что за визгливую тварь ты в жертву принес? – спросил Парфенов, и вспомнил про загадочные исчезновения собак в селе, - Собаку что ли?
    - Вроде собаки, да не собака, - ответил мясник и заржал, - Жену я свою туда заманил, да кровь ей пустил, прям на пол. Я б ее все равно замочил рано или поздно, такая сука была. А тут – с пользой получилось. А настоящих собак я после извел – гавкать они на меня стали, видать, чуют что-то.
    Не смотря на прохладу подпола, струйка холодного пота скатилась у Парфенова по спине. Теперь он в полной мере осознал, с кем имеет дело. Не просто с некой обезличенной нечистью из сказок и легенд. А с человеком, душа которого, если она у него имелась, была захвачена и безнадежно отравлена злом. С человеком, который умышленно и хладнокровно убил свою жену ради осуществления своих желаний, еще до того, как превратиться в оборотня. И которому это превращение стало заслуженной наградой. И все же, Парфенов ощутил к мяснику слабое сочувствие, понимая, что тот в какой-то мере стал жертвой обстоятельств.
    По рассказам Меднека и самого Цуркану, выходило, что невидимое сверхъестественное зло, заключенное в каменоломне, оказывало влияние на многих людей, оказывающихся поблизости; кого-то сводя с ума, а кого-то, возможно, толкая на убийство. Если же присовокупить к этому воспоминание кузнеца Златова об оборотне, напавшем на его сестру еще три десятилетия назад, то получалось, что превращение мясника – тоже не первый и не единственный случай такого рода.
    - Может, тебе еще можно помочь? Как-то вылечить? Обратиться к врачам, ученым… – начал Парфенов, и прикусил язык, пожалев о сказанном. Попытка договориться с чудовищем-убийцей могла привести к обещанию не убивать его, а это, в свою очередь, грозило массой проблем. Но Цуркану сам с негодованием оттолкнул предложение о помощи.
    - Вылечить меня? Это еще зачем? Никогда не чувствовал себя лучше!
    - Неужели ты не осознаешь, что произошедшее с тобой, то, что ты сотворил и можешь натворить в будущем – это ужасно? Ты уже убил трех человек, включая девушку, которую любил! По твоим же словам, в каменоломне – сосредоточение зла, сводящего людей с ума и превращающего их в чудовищ. И ты теперь часть этого зла. Неужели тебя все устраивает?
    Какое-то время Цуркану молчал, раздраженно сопя и шмыгая носом. Потом произнес:
    - Глупец, понимаешь ли ты, что такое зло? Да откуда тебе. Это сила без страха, без вины… и без боли. Знаешь, командир, ты и правда о многом верно догадался. Но кое в чем ошибаешься. Я убил далеко не трех человек. Счет уж потерял сколько. И я уже не остановлюсь. Тэк! – неожиданно и резко выкрикнул мясник слово, прозвучавшее, словно удар топором по куску сырого мяса, - И ты меня не остановишь. Тэк ах лах! Я буду убивать и дальше. Я буду убивать, будучи человеком, и буду убивать, будучи зверем!
    - Нет, черт тебя возьми, не будешь! – прервал его тираду голос Меднека. Щелкнули взведенные курки ружья. Устав ждать и беспокоясь за судьбу Парфенова, староста вернулся с заднего двора ко входу в дом и тихонько проскользнул в дверь. Цуркану, поглощенный разговором с Парфеновым, совсем забыл, что лейтенант пришел не один. А может, просто не придавал этому значения.
    Цуркану исподлобья уставился на старосту и стал медленно подниматься с пола. Изо рта, вместе с тяжелым дыханием, вырывался то ли рык, то ли хрип. Его лицо, шея и руки вдруг потемнели от стремительно прорывающейся сквозь кожу шерсти. Отчетливо заскрипели, деформируясь, кости и хрящи, когда лицо человека вытянулось вперед, превращаясь в звериную морду. Затрещала по швам и лопнула ткань рубашки и штанов.
    - Бегите! – заорал Парфенов.
    Оглушительно грохнул сдвоенный выстрел из охотничьего ружья Меднека. Крупная дробь ударила оборотня в грудь и плечо, но он, словно не заметив ран, сжался как пружина и одним прыжком покрыл отделяющее его от стрелка расстояние. Меднек отшатнулся, одновременно пытаясь оттолкнуть чудовище двустволкой. Оборотень вырвал из рук старика бесполезное оружие, отбросил в сторону, после чего набросился на свою жертву, прижал к стене возле двери.
    - Нет! Отпусти его! – кричал Парфенов, в бессильной ярости стуча кулаком по крышке люка, - Тебе нужен я! Иди, убей меня! Брось старика!
    Вопли Меднека, сперва пронзительные, быстро перешли в захлебывающиеся стоны. Руки, которыми староста пытался заслониться от рвущих его тело клыков, бессильно обмякли и повисли вдоль туловища. Оборотень, удерживая жертву руками-лапами за плечи, подался вперед, вгрызаясь в горло. Вцепился как следует, помотал головой из стороны в сторону, разрывая плоть. Через секунду-другую все было кончено. Мертвое тело с глухим стуком упало на пол, доски под ним быстро окрасились красным.
    - Ах ты ж тварь! – выкрикнул Парфенов, - Вонючий урод! Справился со стариком, да?!
    Оборотень не торопясь вернулся от места кровавой расправы к люку в подпол. С морды и лап чудовища обильно стекала кровь. Но это была кровь старосты, а раны, оставленные на теле оборотня дробью, уже почти не кровоточили, и затягивались на глазах. Когда оборотень заговорил, голос звучал глухо и невнятно из-за звериной пасти, но Парфенов все-таки разобрал слова.
    - Не переживай, командир, он почти не мучился. Я его быстро загрыз. Хвать за горло – и все. Как и других, раньше. Наловчился уже.
    - Да пошел ты! Ублюдок! Я до тебя доберусь рано или поздно!
    - Так зачем долго ждать? Давай, доберись прямо сейчас!
    - Выпусти! И разберемся как мужчина с мужчиной, на равных!
    - На равных, говоришь? Что ж, давай! Откажись от серебра, что ты принес с собой. Выброси эти пули. И я даже не стану настаивать, чтобы ты вышел против меня совсем без оружия. Оставь себе пистолет, нож, все что угодно. Просто выброси это дрянное серебро! Это будет по-честному. А? Что скажешь?
    Парфенов ощутил, словно его окатили из ведра ледяной водой. Такого предложения и таких условий он не мог предусмотреть, и оказался совершенно сбит с толку. Он всего несколько часов назад узнал о том, что серебро – верное и чуть ли не единственное оружие против оборотней, но уже успел привыкнуть к этой мысли. И, похоже, серебро действительно работало, даже на расстоянии – ведь оборотень боялся откинуть люк в подпол и напасть первым. Так с какой стати отказываться от единственного средства, дающего возможность уничтожить врага? Благородство казалось неуместным.
    Поднеся, словно в поиске ответа, пистолет к лицу, лейтенант различил призрачное свечение, окутывающее ствол и затвор. Это было похоже на слабый свет гнилушек или светлячков, но не желтовато-зеленоватого оттенка, а приятного и чистого серебристого. Свет едва заметно мерцал, становясь то ярче, то бледнее, и Парфенов понял, что мерцание совпадает с биением его сердца. Это успокаивало, вселяло надежду и придавало сил. Бросить пистолет или хотя бы выщелкнуть из магазина три верхних патрона с серебряными пулями казалось несусветной глупостью, полной бессмыслицей. Если оборотень таким образом собирался заманить его в ловушку и убить, то он не на того напал!
    И тут Парфенова озарило. Ведь предложение оборотня – как палка о двух концах. Если чудовище пытается заманить его в ловушку, то что мешает в ответ расставить ловушку для чудовища? Если же оборотень, опьяненный легким убийством и кровью, не хитрил, а всерьез ожидал честной, в его понимании, схватки… что ж, тем хуже для него.
    - Я согласен! – крикнул он.
    Судя по удивленной паузе, оборотень не ждал такого ответа.
    - Бросай! – велел он, наконец, - Бросай пистолет, и я открою люк. Ну? Чего медлишь? Я все еще чувствую серебро рядом!
    Парфенов опустился на одно колено и положил пистолет на глиняный пол, по-прежнему касаясь рукояти кончиками пальцев.
    - Вот так! – рявкнул оборотень, - Пусть так и лежит! Тэк! Кан де лаш! Я чую его, чую серебро.
    Комод, придавливающий и без того закрытую на задвижку крышку люка, с громким скрежетом отъехал в сторону. Парфенов напрягся, не спуская глаз с очерченного тонкими щелями квадрата. Заскрежетала задвижка. Парфенов помнил, в какую сторону откидывается люк; поднять тяжелую и громоздкую крышку можно было только стоя напротив, будь ты хоть человек, хоть зверь. Как только люк начал распахиваться, лейтенант обхватил рукоять пистолета, выпрямился и нажал на спусковой крючок. Сейчас цель не маячила едва различимой тенью во тьме, а отчетливо выделялась в освещенном квадрате люка, и Парфенов пустил пулю прямо в голову. Но то ли оборотень ожидал подвоха, то ли его спасла необычайно быстрая реакция. Он отдернулся в сторону, и пуля, вместо того, чтобы пробить насквозь его череп, лишь чиркнула по щеке, скуле и уху, оставив длинную ярко-красную борозду.
    Оба закричали; оборотень от боли и ярости, Парфенов от разочарования. Отпущенная чудовищем крышка люка с грохотом упала на свое место. Стрелять еще раз наугад, через доски, Парфенов не стал, ведь у него оставалось всего два патрона с серебряными пулями.
    Судя по звукам, доносящимся сверху, оборотень испытывал сильную боль и был чертовски зол, но очень далек от того, чтобы упасть и скончаться. Он расхаживал взад и вперед, пиная попадающуюся на пути мебель и стены.
    - Что, ублюдок, головке бо-бо? – спросил Парфенов, чтобы хоть немного искупить горечь от неудачного выстрела.
    Оборотень остановился, склонился к полу и заговорил, шипя от ненависти и роняя на доски капли крови и слюны. К несказанному удивлению Парфенова, его речь во многом перекликалась со словами пастора Суручану, когда тот рассказывал лейтенанту о силе и символах веры.
    - Ты даже не представляешь, командир, какую глупость сейчас совершил. Знаешь, в чем был секрет? Я расскажу тебе, потому что ты все равно не выйдешь из этого дома живым. Ты мог бы одолеть меня, выйдя на бой с палкой, камнем или вовсе голыми руками – это неважно. Важна лишь вера, сила духа. Только вера наделяет символы и предметы чудодейственной силой. А ты этого так и не понял. Вера твоя слаба, а потому – бесполезна! Если бы ты, не задумываясь, отбросил свой пистолет с серебряными пулями, всей душой доверившись своему богу – у тебя был бы шанс. Но ты усомнился. Тебе не на что и не на кого положиться, кроме серебряных пуль в твоем оружии. Ты побоялся расстаться с этими маленькими кусочками блестящего металла, забыв, что без веры серебро – ничто! Тэк! Тэк, мать твою, ах лах!
    Парфенов был вынужден признать, что в словах оборотня была доля истины. Он уже жалел о том, что пошел на обман, пусть даже это был обман чудовища, кровожадного убийцы, все еще покрытого брызгами крови последней жертвы. Но, используя оружие из легенд и заручившись поддержкой церкви, следовало бы, наверное, и в остальном брать пример с благородных героев этих самых легенд или библейских праведников.
    Бросив взгляд на свой пистолет, Парфенов со смятением и почти детской обидой увидел, что красивое серебристое сияние тускнеет и исчезает прямо у него на глазах. Через секунду, пистолет стал таким же, как обычно, без всякого сияния.
    Возможно, спустись оборотень в подпол сейчас, серебряные пули причинили бы ему вреда не больше, чем обычные. Но Цуркану решил не рисковать и избавиться от врага другим способом. Подцепив когтистой лапой край задвижки, он сильным рывком загнул железный прут, так что теперь его нельзя было выдвинуть из пазов не распрямив. Затем, перекинувшись обратно в человеческий облик, мясник сорвал с себя остатки рубашки и комком тряпок промокнул кровоточащую рану на лице, застонав от боли. Эта рана, в отличие от оставленных дробью, не спешила заживать. Наскоро переодевшись, мясник остановился возле стола с керосиновой лампой.
    - Прощай, командир. Парень ты сметливый и храбрости не занимать, но в рыцари Света, прямо скажем, не годишься! – подвел он итог, и смахнул лампу на пол. Стеклянный колпак лопнул, тут же вспыхнул разлитый керосин, - Тэк! Тэк ах лах!

    Ждать под проливным дождем было сомнительным удовольствием, поэтому капитан Никитин вернулся в дом старосты Меднека. Сидя за столом, он все еще продолжал переваривать то, что узнал и услышал за последние часы, пытаясь набросать черновик рапорта в ГУ, после которого, как он надеялся, его не запрут в уютной комнате без окон, но с обитыми войлоком стенами. Пока наилучшим выходом казалось представить убийства делом рук кого-то из немецких недобитков, позднее застреленных при боестолкновении. Боевая операция, всякое бывает… Даже в тылу, далеко от линии фронта.
    Пару месяцев назад, на зачистке после освобождения Белоруссии, капитан за один день потерял аж пятерых излишне ретивых оперативников, устремившихся к дому, где, как считалось, укрываются безоружные дезертиры. А в доме оказались переодетые в гражданское солдаты СС, которые встретили гостей очередью из пулемета. За ту операцию капитана Никитина, конечно, по головке не погладили, но поскольку оставшиеся «чистильщики» вступили в бой и успешно ликвидировали немцев, буквально разнеся дом по бревнышку, большие потери сошли капитану с рук. Что, впрочем, не избавило его от угрызений совести, когда он писал похоронки родителям пятерых погибших солдат.
    «Так, а как мне быть с показаниями майора Лиланда?» - спохватился Никитин. И правда, что, если немецкий майор на допросе где-нибудь в ГУ контрразведки опять заведет свою шарманку про проклятую каменоломню и оживших мертвецов? Ну, допустим, рассказ немца сочтут бредом сумасшедшего, благо он единственный оставшийся в живых из шайки недобитков. Но что, если и лейтенант Парфенов не захочет молчать и начнет направо и налево рассказывать, как он выслеживал оборотня в Берештах?
    «Парфенова придется убедить держать язык за зубами, - подумал капитан, - Но для этого надо сперва его отыскать, желательно, живого и здорового. И помочь, если он успел вляпаться в историю».
    Никитин бросил взгляд на часы и поспешно поднялся из-за стола. Прошло уже почти двадцать минут, после того, как он отправил Белкина на поиски Парфенова и старосты, и до сих пор никаких вестей. Да за это время можно все село кругом обежать, и еще время на перекур останется. Белкин не вернулся – значит, либо все еще не нашел Парфенова, либо… вляпался в историю вместе с ним. Посылать еще кого-то из бойцов на поиски не имело смысла. Уже стемнело, гроза разыгралась не на шутку, и посланный скорее заблудится сам, чем найдет кого-нибудь. Рассудив таким образом, Никитин вышел под дождь и быстрым шагом направился к ближайшей «казарме».
    Бойцы отдыхали, только недавно, с наступлением темноты, вернувшись со службы. Как и ожидал капитан, расстановка по всему селу постов и патрулей не дала никакого ощутимого результата, кроме отсутствия новых убийств и прочих происшествий. Кое-кто из бойцов уже завалился спать на расстеленных по полу плащ-палатках, в уверенности, что в такую непогоду отряд все равно никуда не выдвинется до утра. Другие ужинали, приводили в порядок оружие и обмундирование, вполголоса о чем-то судачили. Судя по тому, как резко оборвался разговор при появлении капитана Никитина, речь шла о последних событиях, и, вероятно, содержала комментарии и критику в адрес непосредственного командования. Никитин даже не обратил на это внимания.
    - Так, ребятки, - произнес он, дождавшись, пока бойцы растолкают уснувших товарищей, - Понимаю, что охота отдохнуть, но есть дело. Выходите во двор, строиться. С оружием.
    - Что, ночью, под дождем? – возроптал кто-то невидимый капитану из дальнего угла комнаты.
    - Да, ночью и под дождем, - подтвердил Никитин, - Выполнять!
    Через минуту весь отряд, кроме отсутствующего Белкина и двоих караульных, оставленных по распоряжению Никитина охранять пленного немца, выстроился у крыльца. Гимнастерки и пилотки бойцов моментально потемнели от дождя, на усталых лицах застыло скорбное выражение.
    - Сержант Краско, старшина Егоров, - Никитин нашел взглядом обоих унтеров, - Разбейте людей на группы по три-четыре человека, не меньше. Нужно прочесать село и найти лейтенанта Парфенова и старосту села, Петра Меднека. Опрашивайте всех попавшихся на пути местных, стучите в дома. Кто-то мог их видеть. Обнаружившие лейтенанта Парфенова поступают в его распоряжение и выполняют его приказы. В остальном, действовать по обстоятельствам.
    - А что случилось-то, товарищ капитан? – спросил Краско.
    - Нет времени все объяснять. Но если в двух словах – Парфенов, по-видимому, напал на след убийцы Звягинцева и местной девушки, дочери кузнеца. После чего пропал, вместе со старостой, - Никитин старался подбирать выражения таким образом, чтобы не запутать и не сбить с толку бойцов. Сейчас было неподходящее время рассказывать про чудовищ и проклятую каменоломню, - Не вернулся и рядовой Белкин, посланный на их поиски. С ними могло что-то случиться. Так что будьте осторожны, держите оружие наготове и ни в коем случае не разделяйтесь! Все понятно?
    - Так точно! – хором откликнулись бойцы.
    Теперь, когда стало ясно, что командир выгнал их из теплого дома под проливной дождь не из вредности и не ради собственного удовольствия, а с важным и, не исключено, опасным заданием, ропот прекратился.
    - И вот еще что, - Никитин все же должен был это сказать, - Если столкнетесь с чем-то необычным, жутким… Я не знаю, что это может быть, если б знал – сказал… Возможно, некое страшное существо или зверь. Может, какие-то видения или голоса, звучащие словно в голове… В общем, не впадайте в панику. Стреляйте, кричите, зовите остальных, только не теряйте присутствия духа. Помните, что ваши товарищи неподалеку, они придут на помощь. Все вместе, благодаря мужеству, выучке и сноровке, мы сможем справиться с любой угрозой!
    Бойцы молча внимали, уставившись на Никитина округлившимися глазами. За все время проведения зачисток и операций, они не слышали от командира ничего подобного.

    Оборотень не стал дожидаться, пока пламя разгорится как следует, и сбежал. Почему бы и нет? Его противник был надежно заперт в подполе. А к тому времени, как пожар заметят односельчане и столпятся вокруг дома, передавая по цепочке ведра с водой, подпол превратится если не в духовку, то в газовую камеру. Уже сейчас сквозь щели между досками пола вместе с язычками пламени просачивались струйки удушливого дыма. А скорее всего, дом вовсе не станут тушить, сосредоточив усилия на том, чтобы не дать огню перекинуться на соседние дома.
    В первые минуты после начала пожара, Парфенов в кровь сбил руки, стараясь расшатать и выломать тяжелую крышку. Он звал на помощь, хотя понимал, что его крики не услышат даже ближайшие соседи мясника. Теперь же им овладело отчаяние, и Парфенов, бросив напрасные попытки освободиться, лег на прохладный пол. Тут еще не скопился дым, дышать было легче.
    Когда Парфенов окончательно уверился, что спасения ждать неоткуда и смерть неизбежна, отчаяние перешло в апатию. Лейтенант задумался, не пустить ли себе пулю в висок, чтобы избежать мучительной смерти от огня или удушья, но все же решил повременить. Не то чтобы у него сохранялась надежда. Но каждая оставшаяся у него минута жизни казалась слишком драгоценной, чтобы от нее отказываться. Ведь эту минуту можно было прожить. А потом, если повезет, еще минуту…
    Часто можно услышать, что у людей на пороге неминуемой смерти вся жизнь пролетает перед глазами. Парфенов, конечно, слышал это выражение, но в своих ощущениях пока не замечал ничего подобного. То ли время умирать еще не пришло, то ли умирал он как-то неправильно. Ему не хотелось сейчас ни вспоминать о недолгой прожитой жизни, ни предаваться жалости к самому себе, ни, как поступил бы герой из какой-нибудь приключенческой книжки, выдумывать и воплощать в жизнь хитроумный план спасения. Парфенову хотелось просто лежать и размеренно дышать тем воздухом, что еще был пригоден для дыхания. Интересно, сколько вдохов отделяет его от того момента, когда приступы кашля начнут раздирать легкие, спазмом перехватит горло, а мысли начнут затуманиваться от недостатка кислорода? От того момента, когда он приставит дуло пистолета к виску и нажмет, если хватит сил, на спусковой крючок.
    И тут, отрешенно глядя на пляшущие в щелях между досками веселые язычки пламени, Парфенов вспомнил разговор с пастором Суручану. Тот говорил, что Господь не оставляет в беде того, кто делает праведное дело и противостоит злу. Того, кто не предается отчаянию и не теряет присутствия духа. Даже если он неверующий.
    «Что ж, вот сейчас мне не помешала бы помощь Господа, - подумал Парфенов, - Разве я не заслужил ее? Разве не угодно Господу, чтобы я остался в живых и прикончил то гнусное порождение тьмы, которое иначе убьет еще кого-нибудь из ни в чем не повинных людей? Ну и где же Ты, Господи? Где, когда ты так нужен?»
    Парфенов прислушался, как к окружению, так и к собственным чувствам, но кроме треска пламени не различил ни звука, ни голоса. Никакого признака, что его обращение дошло до адресата и удостоилось ответа.
    «Ах да, - усмехнулся Парфенов, - Наверное, я все-таки был, есть и остаюсь атеистом. Атеистом и помру».
    Дым уже ощутимо щипал нос и горло, и Парфенов начал поднимать руку, поднося пистолет к голове.
    - Эй, есть тут кто?! – вдруг отчетливо прозвучал голос сверху.
    От неожиданности Парфенов едва не нажал на спуск.
    - Я слышу Тебя, Господи! Я здесь! Здесь! – крик вырвался из его горла раньше, чем лейтенант успел сообразить: услышанный им зов раздается явно не с небес, а с расстояния всего нескольких шагов, от входа в дом. Да и вряд ли Господь обладает точно таким же говором, как уроженец Смоленской области.
    - Товарищ лейтенант?! – воскликнул рядовой Белкин, - Вы где?! Ой, тут лежит кто-то мертвый!
    - В подполе! В подполе я! – закричал, вскочив на ноги, Парфенов. Он вдохнул скапливающийся поверху дым и натужно раскашлялся.
    К счастью и для Парфенова и для Белкина, оборотень бросил керосиновую лампу не прямо на люк в подпол, а рядом со столом, на котором она до этого стояла. Доски пола занялись почти по всей комнате, пламя уже поднималось по одной из стен, но вдоль другой, пока нетронутой огнем стены, еще можно было пробраться к люку. Особенно в солдатских сапогах с толстыми подметками и в мокрой от дождя одежде.
    Белкин бросился к люку, схватился за задвижку, зашипев от боли, когда нагретый металл обжег ему ладонь.
    - Черт! Заело!
    - Ну же, Димка, постарайся! – давясь дымом и кашлем прокричал Парфенов, - Дерни сильней!
    Белкин не сразу заметил, что конец задвижки загнут, несколько секунд он тупо дергал железный штырь туда-сюда.
    - Не получается! Простите, товарищ лейтенант, не могу открыть!
    - Стреляй в щеколду!
    - Эх! Нечем стрелять-то! – в эту секунду Белкин пожалел, что оставил тяжелый пулемет в «казарме». Против одного-двух ударов приклада задвижка бы не устояла.
    Парфенов чуть не взвыл. Похоже, чудесное спасение откладывалось.
    - А ну, посторонись! Дай-ка я! – раздался через горящие доски еще один знакомый голос и шаги.
    Пробежав прямиком по горящему полу, кузнец Мартин Златов оказался рядом с люком, оттеснив Белкина. Кузнец еще на ходу сорвал с себя плотный кожаный фартук, который обычно носил во время работы, и остервенело хлестал им по полу, сбивая пламя.
    - Скорей, братцы! Задыхаюсь! – крикнул Парфенов.
    Кузнец с первого же взгляда понял, что мешает движению задвижки, схватился за ее загнутый конец, но и ему не хватало сил распрямить железный прут, искривленный лапищей оборотня.
    - На, сбивай огонь! – рявкнул Златов, сунув Белкину в руки свой дымящийся фартук.
    Взгляд самого кузнеца заметался по комнате, в поисках подходящего предмета, которым можно было бы сбить или распрямить задвижку. Он распахнул дверцы уже начинающего тлеть комода, но изнутри вывалились лишь тряпки и одежда, тут же загоревшиеся. Наконец, на глаза попался топорик возле печки. Кузнец перепрыгнул горящий участок пола, схватил топор. Белкин тем временем сильными шлепками кожаного фартука если не сбивал огонь, то хотя бы не давал ему подобраться ближе к люку. Задыхался теперь уже не только Парфенов, но и оба его спасителя.
    И вот, сталь топора со звоном врезалась в металл щеколды. Через несколько секунд люк распахнулся; сразу четыре руки протянулись к Парфенову, помогая ему, задыхающемуся и обессилевшему, выбраться из подпола. Последний рывок по горящему полу к двери, и все трое вывалились наружу, под дождь.
    Кузнец, подметки сапог которого прогорели насквозь, бросился к ближайшей луже, остудить обожженные ступни. Белкин и Парфенов пострадали от жара меньше, но надышались дымом. Несколько минут они жадно глотали прохладный и свежий, насыщенный влагой, воздух.
    К горящему дому уже бежал народ, раздавались крики «Пожар!», звенели ведра. В деревнях и селах пожар – событие, на которое принято собираться всем, в любую погоду и без лишних напоминаний, пока огонь не успел распространиться.
    - Бе… кхе-кхе-лкин! Ты кхе-кхак тут окхазался? Кхак ты меня нашел? – спросил, между приступами кашля, Парфенов.
    - Меня за вами товарищ капитан послал, - так же кашляя, хрипя и отплевываясь ответил Белкин, - Бегу сперва в кузню – нету. Кузнец говорит – вы к церкви пошли. Я туда – опять опоздал. К попу пристал – чувствую, он знает что-то, а говорить не хочет. Уговаривать пришлось. Пока узнал, пока нужный дом нашел… Вы уж простите, что так долго.
    - Ничего, ничего. Лучше поздно, чем никогда, - заметил Парфенов, - Спасибо тебе, Димка, век не забуду.
    - Рад стараться, товарищ лейтенант!
    - А ты, Мартин, что, вместе с Белкиным бегал?
    - Нет, - ответил кузнец, вылезая из лужи и стягивая полусгоревшие сапоги, - Как ты ушел, у меня ну словно шило в заднице застряло, и все одна мысль в голове вертится: как же так, чужой человек жизнью рискует, чтобы наше село от напасти избавить, не побоялся против нечисти выйти, а я дома отсиживаюсь? Неправильно это, не по-людски. И не усидел. Понял, что ты наметился на Антонаша, к нему пойдешь. Ну я и думаю: пошатаюсь-ка возле его дома, посмотрю, что к чему. Может, помощь какая нужна. Подошел, а в доме уж огонь полыхает…
    - Молодцы, оба молодцы! – воскликнул Парфенов, - Дурак я, надо было сразу побольше народу собрать! А мы сунулись на рожон со старостой вдвоем – я в подпол угодил и чуть не сгорел. А Меднек… эх, погиб ваш староста, смертью храбрых.
    - Видел, - кивнул Златов, - У входа лежит. Жаль, хороший был человек. Сейчас, огонь потушим и вытащим.
    И он, босой, с обожженными ногами, но полный желания помочь, направился к кучке людей, уже приступивших к тушению пожара. Сейчас, пока огонь не успел объять стены и потолок, с ним еще можно было справиться и отстоять дом. Лишь бы ведра с водой почаще подносили, да ливень не прекращался.
    - Постой! – окликнул его Парфенов, - Вот что, Мартин, как затушите дом – собери народ, постарайся объяснить им, что произошло. Дело еще не сделано, убийца-оборотень на свободе. Нам понадобится помощь и содействие местных жителей. У нас же кроме меня никто и не вспомнит, как этот Антонаш выглядел. Встретят – не узнают.
    - Думаешь, он все еще может околачиваться где-то поблизости? – нахмурился Златов, - И он и вправду оказался оборотнем? Настоящим?
    - Настоящее некуда. Может, он наблюдает за нами из темноты прямо сейчас. Вы разминулись с ним на считанные минуты, он не мог уйти далеко. К тому же он ранен. А ты, Белкин…
    - Я от вас, товарищ лейтенант, теперь ни на шаг! – заявил Белкин.
    - Не угадал. Кто-то должен известить капитана Никитина и остальных наших бойцов. И кроме тебя послать мне некого.
    - Да что ж вы из меня мальчика на побегушках делаете! Вместе пойдемте, товарищ лейтенант! Мне товарищ капитан приказал вас найти и привести.
    - Пока мы будем ходить туда-сюда и объясняться с капитаном – оборотня и след простынет, - отрезал Парфенов, - Так что ты бежишь за помощью, а я… я догадываюсь, куда он может направиться, этот Антонаш Цуркану. Скажи капитану – пусть вместе с отрядом выезжает к тому месту, где от дороги отходит просека к каменоломне, там и встретимся. Фонарь есть?
    - Эх, товарищ лейтенант, - вздохнул Белкин, вытаскивая из кармана и протягивая Парфенову маленький фонарик, - Повременить бы вам немного, пока я за нашими сбегаю. Разве ж можно – ночью, в лес? В одиночку!
    - Нельзя, - согласился Парфенов, вытащил магазин из пистолета, и убедился, что два патрона с серебряными пулями на месте, - Но если очень нужно, то можно.
    Когда лейтенант вставлял магазин обратно, то ему показалось, что металл оружия вновь начинает едва заметно светиться.

    Погоня… Какой же детективный сюжет обходится без нее? Впрочем, положа руку на сердце, многие детективные истории вполне обходятся без погонь. В частности, уже упоминаемые лейтенантом Парфеновым рассказы про Шерлока Холмса, где герой нередко изобличает преступника, сидя в уютном кресле перед камином и покуривая трубку. Парфенов сейчас охотно поменялся бы местами с мистером Холмсом, поскольку преследование чудовища, убившего голыми руками или загрызшего нескольких человек, да еще ночью и в лесу – стояло в его воображаемом списке неприятностей гораздо выше, чем пробуждение посредством бабьего визга. Но выбора не оставалось. Вернее, единственным выбором было дать оборотню возможность скрыться, а Парфенов скорее вернулся бы в запертый подпол горящего дома. Поэтому, быстрым шагом выйдя за околицу села, он углубился в лес.
    Парфенов, конечно, не рассчитывал найти оборотня ночью в лесу. Но он надеялся, что оборотень сам его найдет.
    Столкновение в доме мясника показало, что Цуркану вспыльчивый, самоуверенный и вместе с тем слишком любопытный сукин сын. Склонен к необдуманным действиям и недооценке противника. Заметив свет фонаря и узнав преследователя, наверняка не удержится от еще одной попытки покончить с ним. Тем более, Парфенов оказался единственным человеком, кому Цуркану опрометчиво выложил всю свою историю. И оставить его в живых – значит, сохранить постоянную угрозу разоблачения.
    Ведь Цуркану, хоть и был вынужден бежать из села Берешты, не собирался провести остаток жизни, скрываясь в лесу. Рано или поздно он объявился бы в другом поселении, может, даже в городе. Скорее всего, под другим именем. И хотя теперь, после выстрела Парфенова, у оборотня появилась особая примета – глубокий шрам через всю щеку и скулу плюс изуродованное ухо, об этом опять-таки знал лишь один Парфенов.
    Слабый свет карманного фонарика едва раздвигал тьму, но хотя бы позволял разглядеть путь среди стволов деревьев, кустов и валежника, и не спотыкаться на каждом шагу о сучья и корни. Чтобы не заблудиться, Парфенов не отдалялся от дороги дальше, чем на несколько десятков шагов, постоянно держа в поле зрения просвет среди деревьев. По дороге идти, конечно, было бы удобней и безопасней, но Парфенов сомневался, что оборотень клюнет на такую приманку. Да и сам Цуркану наверняка шел напрямик через лес, кратчайшим путем.
    Преодолев примерно половину расстояния до каменоломни, Парфенов остановился передохнуть, и заодно прислушался. Дождь почти прекратился, но капли все еще падали и скатывались по листьям, ветвям и хвое, вызывая тихий, но маскирующий все прочие лесные звуки, шелест. Лейтенант выключил фонарик, экономя заряд батареи, и позволил глазам привыкнуть к темноте.
    Разглядеть что-либо, кроме окружающих его со всех сторон темных стволов деревьев, не удалось, но ухо Парфенова уловило тихое рычание, раздающееся почему-то у него за спиной, в той стороне, откуда он пришел. Парфенов напрягся, крепко сжав рукоять пистолета, но через секунду, когда звук стал громче, он понял, что являлось его источником. По дороге ехал грузовик. Дороги в окрестностях села Берешты и в дневное-то время не отличались оживленным движением, так что это мог быть только отряд во главе с капитаном Никитиным.
    «Что ж, ловли на живца не получилось, - подумал Парфенов, чувствуя одновременно легкую досаду и облегчение, - Придется действовать иначе».
    И он, снова включив фонарь, пошел к дороге. У Парфенова было несколько причин полагать, что поиски бежавшего из села оборотня стоит вести по пути или в районе каменоломни. Для начала, именно в каменоломне находилась некая пещера, от которой, словно от камня, брошенного в воду, расходились круги жутких и темных событий. Упоминание Цуркану о невидимом черте или колдуне Парфенов отнес к категории домыслов, скорее являющихся плодом воображения, чем реальных, но нечто сверхъестественное там явно было. И это нечто способно не только сводить людей с ума, но и превращать их в чудовищ. Так что обследовать штольню придется в любом случае.
    Кроме того, Парфенов предполагал, что в этой пещере может находиться не просто первопричина превращения мясника в чудовище, но и источник, способный исцелить и придать сил раненому оборотню. На эту мысль Парфенова навело признание Цуркану в ритуальном убийстве своей жены. Если тогда он принес ее в жертву, ожидая какого-то только ему ведомого результата, то и сейчас он может искать в пещере помощи и защиты.
    Наконец, каменоломня сама по себе была удобным и надежным прибежищем, расположенным совсем недалеко от села. Не случайно им воспользовалась группа майора Лиланда. Но сейчас укрытие пустовало. Не исключено, что Цуркану, уже став оборотнем, временами наведывался в каменоломню. Может, приносил и прятал там тела жертв. Или просто следил, не потревожит ли кто-то еще загадочную пещеру.
    Грузовик приближался. Еще немного, свет фар доберется до того участка дороги, к которому продирался сквозь кусты Парфенов. Не ожидая нападения, Парфенов убрал пистолет в кобуру и приготовился включить фонарик, чтобы на всякий случай обозначить себя. Оказаться случайно застреленным собственными солдатами, после всех пережитых приключений, не входило в его планы.
    Шорох, раздавшийся за спиной Парфенова, успешно потонул в реве мотора полуторки и треске веток под его ногами. Поэтому для лейтенанта стало полной неожиданностью, когда когтистая лапа, вцепившись в ворот, с огромной силой рванула его назад. Парфенов не успел даже вскрикнуть, а в следующую секунду удар спиной о землю выбил весь воздух из легких. Взорвалась ослепляющая боль в голове, там, где на затылке осталась шишка после первой встречи с оборотнем. Но на этот раз Парфенов не потерял сознание. Он чувствовал, что его схватили подмышки и поволокли, но о сопротивлении нечего было и думать; руки и ноги стали словно обложенные ватой свинцовые чушки, голова, казалось, лопнула по всем швам, глаза застила кроваво-черная пелена.
    Оборотень, подкравшись сзади, мог бы легко вцепиться противнику клыками в шею или располосовать горло когтями. Но предвкушение садистского удовольствия одержало верх над желанием поскорей покончить с врагом. Чудовище хотело насладиться беспомощностью, упиваться страхом, может, даже заставить жертву умолять о пощаде, прежде чем дать волю звериной ярости и жажде крови.
    - Ну и живучий же ты, командир, - прорычал оборотень, быстро оттаскивая Парфенова подальше от дороги, в неглубокую канаву, - Третий раз мы с тобой сталкиваемся! Но на этот-то раз тебе конец! Тэк!
    Пальцы Парфенова все еще стискивали что-то твердое, металлическое. Он попытался нащупать спусковой крючок, но понял, что это не пистолет, а фонарик. А где же оружие? Второй рукой, Парфенов провел по боку и бедру, ища кобуру. Она сбилась после падения, он никак не мог ее найти.
    Грузовик с ревом промчался мимо, не притормозив ни на секунду. Из канавы его не было видно, лишь отсвет фар на деревьях. Значит, и схватка в лесу осталась незамеченной солдатами, даже если кто-то из них смотрел в эту сторону.
    Пальцы Парфенова, наконец, наткнулись на жесткую кожу кобуры, откинули клапан, сомкнулись на рукояти пистолета. Другой рукой он включил фонарик и, что было сил, отбросил его в сторону дороги.
    - Каким же надо быть дураком, чтобы преследовать меня ночью, в одиночку и по лесу?! – издеваясь, воскликнул оборотень, наваливаясь сверху на Парфенова, - Тебе жизнь не дорога, глупец?! Тэк! Какого черта ты не образумился после того, как выбрался из горящего дома? Я не хотел убивать тебя в первый раз. Потом ты сам вынудил меня оставить тебя в подполе и поджечь дом. И вот опять ты здесь!
    Раздался выстрел. Оборотень от неожиданности отпрянул и замер, хотя пуля его даже не задела. Это секундное промедление позволило Парфенову просунуть руку с пистолетом между собой и чудовищем, и снова нажать на спуск. После второго выстрела оборотень взревел, капли его горячей слюны полетели в лицо Парфенову.
    - Бог любит троицу! – выкрикнул Парфенов, - Как тебе серебро в брюхе, жжется, а? Тэк твою мать, урод!
    Оборотень был ранен, но далеко не смертельно. Он прижал руку Парфенова с пистолетом к земле своими лапами и широко раскрыл пасть. Парфенов едва успел закрыть лицо и горло второй рукой, почувствовал, как вокруг предплечья словно захлопнулся стальной капкан. Сперва было не так уж больно, по сравнению с той вспышкой, что пронзила голову при падении, но через секунду, когда затрещали кости, Парфенов и думать забыл о голове. Извиваясь и дергаясь, как червяк на крючке, он тщетно пытался выбраться из-под навалившейся на него косматой туши или освободить вторую руку. И орал при этом, как не орал еще никогда в жизни. Наполовину от боли, наполовину от бессильной ярости. Так погибать Парфенов не хотел, только не в грязной канаве, в луже скопившейся дождевой воды, и не с сидящим на груди чудовищем, рвущим и терзающим его руку.
    Оборотень неистово мотал головой из стороны в сторону, стараясь оторвать весь кусок плоти, что оказался у него в пасти. При каждом таком движении, сломанные кости в руке Парфенова терлись друг об друга и крошились на более мелкие кусочки, делая и без того невыносимую боль – просто адской. Оборотень, поглощенный своим занятием, не обращал внимания ни на что вокруг. А между тем, после выстрелов, удаляющийся звук двигателя полуторки сменился приближающимся топотом множества ног. Солдаты бежали на свет фонарика, брошенного Парфеновым, и на его истошные вопли.
    - Свет сюда! Фонарями свети! – послышался крик капитана Никитина, - Наугад не палить, попадете в Олега!
    Первым из бойцов возле канавы оказался сержант Краско. Ему хватило всего мгновения, чтобы при свете фонаря рассмотреть сцепившихся в смертельном объятии политрука и чудовище. Сержант был вооружен ППШ, но вовремя сообразил, что даже при стрельбе в упор есть риск задеть Парфенова. Отбросив ППШ, Краско рванул из-за голенища финский нож, и с диким ревом, заглушившим даже крики лейтенанта, спрыгнул на поросшую темной шерстью спину.
    Лезвие финки сержанта не содержало ни грамма серебра, но оборотню совсем не понравилось, когда пятнадцать сантиметров отточенной стали вошли ему под лопатку, с влажным хлюпаньем вышли и вновь вошли.
    Крики Парфенова, рев чудовища, боевой клич сержанта Краско и возгласы остальных солдат слились в безумную какофонию. На какой-то момент в канаве и вокруг нее буйствовал такой хаос, по сравнению с которым недавняя перестрелка в каменоломне показалась бы размеренным и неторопливым спортивным состязанием в стрельбе. Кто-то из подоспевших солдат пытался прицелиться, другие, по примеру Краско, схватились за ножи, штыки или норовили замахнуться прикладом, задевая при этом товарищей, пара-тройка смельчаков спрыгнули в канаву, присоединяясь к рукопашной схватке, остальные столпились вокруг, подбадривая себя и окружающих криками и трехэтажным матом.
    Как не без удивления вспоминал позже капитан Никитин – страха не было и в помине. Ни он сам, ни рядовые бойцы, ни тем более сержант Краско, при первой встрече с оборотнем не выказали никаких признаков не то что страха, но даже легкого испуга. При виде огромного косматого чудовища, пытающегося отгрызть руку лейтенанту Парфенову, всеми овладела лишь одна мысль: спасти своего – убить врага! То, что враг оказался существом, мягко говоря, непохожим ни на что виденное раньше, а прямо говоря – мифическим, никого не волновало. Как потом нескладно пошутил Краско: если враг фашист – его уничтожают, если оборотень – тем более уничтожают.
    Но прямо там, в канаве, несмотря на численное превосходство и в живой силе и в вооружении, прикончить оборотня не удалось. Весь покрытый струящейся из множества ран кровью, со страшной, на глазах разрастающейся дырой в боку, куда угодила выпущенная Парфеновым серебряная пуля, оборотень все же нашел в себе силы вырваться из окружения. Разбросав попавшихся на пути бойцов, словно кегли, чудовище, огрызаясь, хромая, спотыкаясь и жалобно подвывая, кинулось в лес.
    - А вот теперь – мочи сукина сына из всех стволов! – гаркнул Никитин, и выстрелил в спину чудовищу из пистолета.
    Каждый боец, оружие которого все еще оставалось в руках, посчитал своим долгом разрядить вслед убегающему всю обойму. В запале и азарте бойцы стреляли не слишком метко, нанеся больше урона окружающей среде, чем оборотню. И тот исчез во тьме.
    Едва затихла стрельба, Никитин спустился в яму осторожно обнял и приподнял лежащего Парфенова, помогая тому опереться спиной о склон. Парфенов тяжело дышал, хрипя и всхлипывая, выше шеи был бледен, как смерть, а ниже сплошь залит своей и чужой кровью. Его левая рука выглядела так, словно побывала в мясорубке, из рваного месива во все стороны выпирали белые обломки сломанных костей.
    - Ты как, Олежка, живой? Эй, кто-нибудь, свет и ИПП сюда, живо! Олег! Ответь что-нибудь!
    Краско, вышедший из схватки с оборотнем лишь с ушибами и царапинами, но оставивший в спине врага свой любимый нож, разорвал упаковку ИПП и наложил бинт на руку лейтенанта. Бинт моментально пропитался кровью.
    - Еще бинты давайте! Туже, туже бинтуй! Перетяни руку ему выше локтя! Морфий есть? – посыпались со всех сторон советы и указания.
    Парфенов вдруг застонал и, протянув другую, относительно здоровую руку, схватил капитана Никитина за плечо.
    - Добейте… - выдохнул лейтенант.
    - Да что ты такое говоришь, Олег! У тебя бред. Сейчас перевяжем тебя, и в больницу с ветерком. К утру заштопают, через неделю в строю будешь, - с последним утверждением Никитин слегка погрешил против истины, но, в конце концов, не говорить же раненому и истекающему кровью, что тот, возможно, останется без руки. И еще повезет, если вообще выживет, при такой-то кровопотере.
    - Да не меня, - бескровные губы Парфенова искривились в подобии улыбки, - Тварь эту добейте… Нельзя дать ему уйти… Найдите… добейте… в каменоломне ищите… Недобитка… не оставляйте… в живых!
    - Сделаю, Олег, сделаю! – пообещал Никитин, - Ты помолчи, тяжело ведь говорить. Лежи спокойно, мы тебе поможем.
    Пока сержант с помощниками бинтовал раненого, капитан поднял пистолет Парфенова, стряхнул налипшую землю и мокрую хвою, проверил магазин. Оставалось еще четыре патрона. Свой боекомплект Никитин уже расстрелял, запасной магазин остался в селе.
    Парфенов заметил манипуляции командира и хотел было предупредить, что серебряных пуль больше нет, остались лишь обычные. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, силы окончательно оставили его, и лейтенант провалился во тьму.

    День пятый

    Занимался рассвет. Ночная гроза и дождь давно прекратились, на небе лишь кое-где висели серые тучи. Но на востоке солнце поднималось в совершенно ясное и чистое небо, словно умытое дождем.
    Капитан Никитин сидел недалеко от входа в штольню, на том же камне, где недавно он допрашивал пленного майора Лиланд. На коленях у капитана лежали блокнот Парфенова и его же пистолет. Несколько солдат охраняли выход из подземелья, остальные отдыхали. Трупы немцев и румын все так же лежали в ряд, никаких загадочных изменений с ними не произошло. Даже не смердели, спасибо прохладной погоде.
    У входа в каменоломню появилась долговязая фигура сержанта Краско. За ним шли еще трое бойцов, посланных доставить раненого Парфенова в Унгень. Никитин встрепенулся, встал с камня и быстрым шагом направился навстречу. Плечи сержанта поникли, взгляд был опущен. Как сперва показалось Никитину – от усталости.
    - Ну, как он? – нетерпеливо спросил Никитин, - Он пришел в себя? Что сказал? Почему вы так быстро вернулись?
    Сержант помолчал, прежде чем ответить, взглянул на командира и снова опустил глаза. Сердце Никитина оборвалось.
    - Не довезли. Умер лейтенант по пути, много крови потерял, да и шок… Всего километра два не дотянул.
    - Эх, Олежка… - только и смог вымолвить Никитин.
    - Жаль. Хороший был парень, - сказал Краско, - Шалый, конечно. Но смелый и честный.
    Никитин не стал ничего добавлять, чувствуя, как ком пережал горло, а на глаза наворачиваются слезы. Только махнул рукой сержанту и остальным вернувшимся из города бойцам, мол, свободны, отдыхайте. Затем, Никитин вернулся к штольне.
    - Егоров, - окликнул он старшину, - Все сделал, как я просил?
    - А как же, товарищ капитан! Вот, взгляните, - старшина Егоров зашел шагов на десять вглубь штольни и продемонстрировал командиру связку из четырех ручных гранат, прочно примотанную к бревнам в том месте, где соединялись вертикальная и горизонтальная балки, поддерживающие ненадежный свод, - Бревна и так прогнили, их пни посильней – развалятся. Прикажете взрывать? А как там наш герой-то? Живой?
    - Нет, - отрезал Никитин, и старшина Егоров тихо выругался себе под нос, - Ты вот что, Егоров, привяжи к кольцам бечевку, чтобы можно было снаружи дернуть. И следи внимательно. Если я не вернусь через десять минут – взрывай. Если оттуда полезет тварь или хоть кто-то, непохожий на меня – взрывай. Даже если выйду я сам, но по виду или по голосу тебе покажется, что это не я – взрывай!
    - Постойте, товарищ капитан! – удивился Егоров, - Вы что же, один туда собираетесь? Зачем? Давайте мы просто вход взорвем? Ну, или пусть пяток бойцов из ППШ поработают. Эта тварь, может, и так сдохла. Ни звука оттуда не доносилось, ни шороха.
    Никитин покачал головой.
    - Я должен убедиться, что чудовище мертво. Обещал Олегу. И я больше не хочу рисковать жизнями наших бойцов, так что пойду один. А ты, Егоров, получил приказ – выполняй.
    - Есть, товарищ капитан, - неохотно протянул Егоров.
    Не дожидаясь, пока старшина завершит необходимые приготовления ко взрыву, Никитин вошел в штольню. В одной руке он держал пистолет Парфенова, в другой включенный фонарь. Ужасный смрад, так раздражавший обоняние капитана при предыдущем визите в пещеру, сейчас ослабел и едва ощущался. Вскоре, Никитин понял почему. Отвратительный гниющий труп, лежащий в глубине штольни, превратился в кучку сухого крошащегося праха, напоминающего угли давно прогоревшего костра. На каменистом полу были заметны свежие пятна крови.
    Миновав тот участок штольни, где несколько дней ютились недобитки из группы Лиланда, Никитин остановился у ответвления, ведущего к замурованной пещере. Не считая брызг крови на камнях, не было никаких признаков того, что оборотень поблизости. Но капитан знал, что чудовище здесь. Посветив вдоль коридора, Никитин увидел зияющую дыру в каменной стене, достаточно большую, чтобы внутрь мог протиснуться человек.
    - Я иду за тобой, сука, - произнес Никитин.
    Он сделал несколько глубоких вздохов, готовясь задержать дыхание, если ощутит что-то необычное в воздухе. Но смрад, который после предыдущего приближения к пещере сменился холодным освежающим потоком, на этот раз не давал о себе знать. Воздух был просто спертым и неподвижным.
    Никитин подошел к пещере, пару раз сильно пнул края полуразрушенной каменной стены, чтобы расширить проход. Ему показалось, что из темноты пещеры доносится тихое рычание, но это мог быть и стук падающих камней.
    Держа наготове пистолет и фонарь, Никитин пригнулся и влез через пролом в пещеру. Пол представлял собой почти правильную окружность, около пяти метров в диаметре. Капитан уже видел мельком покрывающие стены барельефы, поэтому был готов снова столкнуться с их омерзительным безобразием.
    На полу пещеры, возле центрального изваяния, в луже загустевающей крови лежала темная и мокрая туша, в которой Никитин узнал то чудовище, с которым они схватились в лесу. Тот самый оборотень, в существовании и в встрече с которым его пытался убедить лейтенант Парфенов. Еще недавно это существо было способно расправиться с человеком за считанные секунды, а теперь представляло собой жалкое и совсем не страшное зрелище. Оборотень был жив; капитан отчетливо видел, как вздымается его грудь при дыхании, и слышал тихий хрип из пасти. Веки чудовища медленно раскрылись, на капитана уставились светящиеся красным глаза, полные ненависти и злобы. Но сейчас, в луче света от фонаря, красный отблеск глаз был почти незаметен.
    Никитин поднял пистолет и прицелился.
    - Постой! – прохрипел оборотень. Из его пасти выплеснулась и стекла на грудь струйка темной крови, - Постой, командир! Не стреляй.
    Никитин молча ждал, не опуская оружия и не снимая палец со спускового крючка.
    - Выслушай меня, - продолжал оборотень. Говорить ему было трудно из-за множества ранений, но он до последнего цеплялся за жизнь, стремясь использовать любой шанс, - Мы можем договориться. Сохрани мне жизнь, и я открою тебе тайны этого святилища. Это… это нечто, что нельзя объяснить в двух словах. Нечто удивительное… Ты просто не представляешь… Мы можем владеть этим вместе… Сила, могущество – здесь ключ…
    Никитину стало противно.
    - Это за Марицу Златову, дочь кузнеца, - произнес он и выстрелил.
    Раздался оглушительный из-за замкнутого пространства выстрел. Тело оборотня содрогнулось от удара пули, он протяжно застонал.
    - За Алексея Звягинцева, рядового бойца особого отряда «Смерша», - сказал Никитин, снова нажимая на спусковой крючок. Прогремел второй выстрел.
    - Тэк! – выкрикнул оборотень, брызгая кровавой слюной, - Тэк! Ми хим ен тоу! Какой же ты глупец, командир! Как все люди! Тэк!
    - За Петра Меднека, старосту села Берешты!
    Еще один выстрел, сопровождаемый протяжным, полным боли и отчаяния стоном раненого оборотня.
    - А это за лейтенанта Олега Парфенова, политрука особого отряда «Смерша»! – повысил голос Никитин и выстрелил в четвертый раз, всадив последнюю пулю прямо туда, где у нормальных людей и зверей расположено сердце.
    Оборотень задрожал, попытался приподняться, и снова рухнул в лужу собственной крови. В его глазах ненависть сменилась изумлением и страхом. Он уставился на раны на своей груди, быстро разрастающиеся и словно обугливающиеся по краям.
    - Но… Как же так? – выдохнул он, - У тебя ведь нет… нет больше… нет серебра! Как?!
    Вся грудь чудовища почернела, по ней пробежали кроваво-красные извилистые трещины, от раны к ране. Куски плоти размером с ладонь и клоки шерсти стали быстро отваливаться от тела и падать на пол. Оборотень взревел, но это был уже не клич устрашения, а всего лишь последний отчаянный вопль умирающего. Затем, голова оборотня бессильно поникла, и из пасти больше не доносилось ни звука. Слышен был лишь шорох отваливающейся и осыпающейся плоти.
    - Есть серебро, - произнес Никитин. Он уронил на пол разряженный пистолет, запустил руку под ворот гимнастерки и стиснул маленький серебряный крестик. Никитин не смог бы объяснить, что для него лично значит этот символ веры, но крестик, подарок верующей жены, он носил всю войну, не снимая даже в бане.
    Никитин повернулся и вышел из пещеры. У него за спиной тело чудовища стремительно превращалось в такие же сухие черные головешки, что остались от трупа Пашки Кравчука. Обернувшись, капитан увидел бы, как мелкие черные хлопья поднимаются и кружатся в воздухе, словно подхваченные вихрем. А потом черный прах втягивается в пасть отвратительной статуи, у подножия которой встретил свой конец оборотень. Но Никитин не оборачивался.
    - Тэк… Тэк ат лах… - пронесся в воздухе тихий шелест-шепот, но Никитин его уже не слышал. А если б и слышал – не обратил внимания.
    Поравнявшись у выхода из штольни со старшиной Егоровым, так крепко сжимающим в руках отрезок бечевки, словно на другом ее конце был привязан тигр, Никитин бросил последний взгляд во тьму подземелья и кивнул:
    - Взрывай!
    Егоров дернул за шнур, и они с Никитиным отступили вбок от входа, под прикрытие склона. Через три-четыре секунды внутри гулко ухнуло, затем затрещали бревна и послышался грохот падающих камней. Из штольни выбросило облако пыли, так что Никитин с Егоровым поспешно отошли подальше. Когда пыль развеялась, стало видно, что штольня обрушилась не только в том месте, где были заложены гранаты, но и почти на всем протяжении до выхода. Как надеялся Никитин, по другую сторону от места взрыва разрушения были не менее основательные.
    Солдаты подошли и столпились у заваленной штольни, глядя на своего командира со смесью восхищения и недоумения. Большинство из них не знали о поручении, данном Никитиным Егорову, и взрыв стал для них неожиданностью.
    Среди рослых бойцов в форме Никитин вдруг заметил невысокую щуплую фигуру в обычной одежде.
    - Михась? Ты что здесь делаешь? – Никитин хотел было выругать подростка, за то, что тот нарушил приказ оставаться дома и пришел в каменоломню, но вовремя вспомнил, что парень и так-то был сиротой, а этой ночью потерял последнего близкого человека – деда. Глаза у парня все еще блестели от слез.
    - Сожалею, что твой дедушка погиб, - мягко сказал Никитин, - Но он погиб, как герой, ты можешь им гордиться.
    - А мне так жаль, что лейтенант умер, - Михась шмыгнул носом, - Вот кто настоящий герой был! Если б не он, никто бы и не узнал, что мясник – оборотень. А узнал бы – не поверил. А поверил бы – не решился с ним схватиться один на один.
    - Тебе есть к кому пойти? Может, кто-то из соседей?
    - Ну уж нет. Как хотите, а я теперь с вами останусь, - насупившись, заявил Михась, - Я знаю, у вас в армии бывают такие – сыны полка. Вы у меня в долгу, так что…
    - Ну и хват! – воскликнул старшина Егоров, - В долгу мы у него! А ведь и правда, что ему теперь оставаться в селе, одному? Давайте возьмем парня в город, товарищ капитан. А там пристроим, если не сыном полка, так хоть в детский дом какой-нибудь.
    - Никаких детских домов! – отрезал Михась, - Сбегу, как пить дать. С вашим отрядом хочу быть, проводником и переводчиком! Вас же, небось, опять пошлют куда-нибудь фашистов ловить; сколько еще по Молдавии недобитков бродит.
    Никитин не мог сдержать улыбки.
    - Ладно, Михась, ничего не обещаю, но твою просьбу начальству передам. И от себя добавлю. А там уж как наверху решат. Чем черт не шутит, сынов полка и правда немало.
    Выйдя из каменного мешка каменоломни, Никитин остановился и обвел взглядом окружающий его почти со всех сторон густой лес. Несмотря на чувство выполненного долга, на душе было неспокойно. И причиной была не только смерть Парфенова и других жертв оборотня. Никитин чувствовал себя словно врач, решившийся на убийство, чтобы предотвратить распространение смертельной болезни, но при этом не уверенный, что зараженный был только один. Они, ценой четырех человеческих жизней, нашли и выкорчевали лишь одно воплощение зла. Но кто знает, вдруг в этих непроходимых чащах, оврагах и пещерах скрываются другие чудовища? Вдруг, что еще хуже, чудовища живут среди людей в других деревнях и селах, до поры до времени неузнанные? Вдруг, каждый раз, когда в округе бесследно исчезает взрослый или ребенок, зло получает очередную кровавую жертву? Кто даст ответ на эти вопросы? Кто остановит и уничтожит недобитое древнее зло, если когда-нибудь оно снова поднимет голову?
    «Простите, - подумал, обращаясь неизвестно к кому, Никитин, - но я не могу. С меня хватит. Я должен вернуться домой, к жене и дочери. Я нужен им. Их я смогу защитить. А тут… Пусть кто-то другой.»
    Ели зашумели на ветру, словно шепча: «Трус-с-с, трус-с-с» Их верхушки ярко зеленели на солнце, но ниже, у земли, все еще царил сумрак. Издалека донесся едва слышимый волчий вой.

    Конец