Русская Народная Сказка "Евангелионъ"
Фанфики - участники литературного соревнования.
СКАЗКА ПРО СИНДЗИ НАЙДЕНЫША - Kori - Avellanа
СИНЕРЕЙКА и ЯРКОКРАСКА - NortUS и Яка
Русская Народная сказка "ЕВАНГЕЛИОНЪ" - Art Stylus ака Wild_7th
Avellana
СКАЗКА ПРО СИНДЗИ НАЙДЕНЫША.
Также бомж полюбил орать по поводу и без: «Остаться должен только один!»
«Орден Святого Бестселлера» Г. Л. Олди
Было так. В некотором царстве, Ниппонском государстве жили муж с женой. Небогато жили, но и не бедно. Муж торговлишкой промышлял, жена по дому хлопотала. Подати платили, даймё, - князя по-ихнему, - не гневали. Только вот детей у них не было.
Раз отправился купец по торговым делам. А путь неблизкок был, всё больше лесом. И застигла его в глухом месте буря, да такая страшная – страшнее не видывал. Испугался купец, бросился укрытие искать, с тропы сбился, да увидел тут дуб вековой с кроной раскидистой. Под ним и спрятался ненастье переждать. А как смолкать стали громы и дождь на убыль пошёл, услыхал он, будто плачет кто. Тихо так, да и рядом совсем. Обошёл купец дерево кругом. Глядит – дупло в дубе. А в дупле младенец. Как и попал-то в лес? Удивился купец, взял младенца на руки, в плащ завернул. Тут и дождь кончился. Отыскал купец дорогу, домой вернулся, жену обрадовал. И стали они ребёночка растить, души в нём не чаяли. А назвали мальчика Синдзи.
Рос Синдзи добрым да работящим. Отцу с матерью не перечил, с людьми не ссорился. Силой и ростом, правда, не вышел, да робок был, с мальчишками на улице не играл, по садам не лазил. А выдавалась минутка свободная, уходил к речному берегу на гусельках играть. Дразнились мальчишки соседские, бакой его обзывали, - дурачком по-ихнему, - а он и не обижался. Так и пристало. Ни много, ни мало, а минуло пятнадцать лет.
Как-то раз в погоду ненастную постучался к ним в ворота старичок-нищеброд, милостыньку попросить. Купец с женой старичка накормили, обогрели, денежку дали, а он им и говорит:
- Ай, спасибо, люди добрые, не дали пропасть. За то и я вам службу сослужу. Живёте-поживаете, а того не знаете, что сынку вашему по земле ходить осталось год без малого.
- Почему это? – купец спрашивает.
- А потому, что непростой ребёнок это. Могучий волхв за грозой, в лесу густом от врагов его спрятал, а ты, мил человек, взял, что не должен был. Солнце теперь его сушит, чужая земля силу тянет. Но пуще того, рыщут по миру силы тёмные. Все царства обошли-облетели, только ваше осталось. А найдут – и ему не спастись, и вас не пожалеют. Да и город ваш весь заодно.
Сказал так старичок, да и сгинул как не было. А Синдзи в ту пору за стеной был и всё слышал. Тонки стены у домов ниппонских, из бумаги да бамбук-дерева лёгкого. Вышел он к отцу с матерью.
- Не бывать тому, чтобы из-за одного меня люди невинные гибли. Отпустите вы меня по свету странствовать, может и будет мне счастье.
- Да куда ж ты зимой пойдёшь? – говорит купец, - До второго поворота? Или до третьего? Лучше уплывём мы по весне за море, авось не найдут.
- Нет, батюшка, чему быть того не миновать, - отвечает Синдзи, - Добром не пустите, своей волей пойду. От врагов сбежишь – от солнца не спрячешься, а на родной стороне, глядишь, и заступиться кто сможет.
На том и порешили. Собрали родители Синдзи в дорогу, одёжу тёплую справили, денег дали сколько-то, благословили. Взял он гусли и пошёл он куда глаза глядят.
Шёл он горами, шёл он лесами, трактами широкими, тропинками узкими, а то и вовсе без дорог. Раз в глухом месте сморил его сон. И привиделась во сне ему девица-красавица, росточку сама невысокого, станом тонка, а волос светел, что лунное серебро. И глаза светом лучатся. Оробел Синдзи, а девица рукой его манит, на полдень указывает, улыбается. Пробудился тут Синдзи, ан и нет никого. Подивился, снова в путь тронулся. А тут и тропочка под ноги стелется, как раз на полдень бежит.
И завела та тропочка Синдзи в тёмный лес густой. Стоит лес стеной непролазной, ветви сплелись, коряги сучьями ощетинились, по-над кронами тучи хмурятся. И рычит в лесу зверьё голосами разными – страшно. Повздыхал парень, да делать нечего, так и так пропадать скоро. Собрался с духом, да и пошёл в самую чащу.
Много страху натерпелся Синдзи в лесу. Исцарапался весь, одёжу изорвал, от волков не раз на ветках прятался, но вышел таки на поляну, а на поляне той избушка стоит. Из стволов дубовых сложена, на высокие столбы поставлена. Растут вокруг яблони невиданные, а на ближайшей колокольчик серебряный висит. Позвонил Синдзи в колокольчик. И другой раз позвонил, и третий – никто не откликнулся. Отыскал тут он лесенку, наверх взобрался, дверь, медью окованную толкнул да сам в избушку и вошёл. Огляделся кругом – точно монгол по горнице прошёл. По лавкам платье раскидано, углы бутылями завалены, стола из-под плошек немытых не видать, окошки и те паутиной заросли. А печка в избе ещё тёплая. Покачал головой Синдзи – что за хозяин так живёт? Только отдохнуть присел, задрожали стены, зазвенели стёкла. То не гром греми, то не бор шумит – а несётся над лесом ступа каменная, огненный след оставляет, с ёлок, что повыше макушки сбивает. Одолел парня страх, к полу приморозил. Ни жив, ни мёртв стоит. Тут грохнуло, ухнуло, вздрогнули стены дубовые, распахнулись двери тяжёлые - входит в горницу яга лесная, росту высокого волосы плащам за спиной, как смоль чёрные, на плече ворон сидит, сам белый, а крылья и хвост чёрные, словно у сороки. А собой и вовсе нестарая. Совсем ещё молодая яга. Помело в угол бросила, на Синдзи глядит.
-Ой дела, – говорит, - мясо свежее, само на сковородку пришло! Как звать тебя, заброда? – А сама улыбается, зубы скалит, как жемчуг белые.
Вздрогнул Синдзи, отвечает вежливо.
- И в-вам в-вечер д-добрый и зд-дравствавать.
- Ты зачем, шлендра, в мою избу влез? Али не знаешь, кто я?
Осмелел Синдзи, дрожь в коленках унял.
- Д-да чего тут знать, - отвечает, - нечисть ты лесная и есть, с-совсем дремучая. Как в берлоге живёшь, на г-гостей кидаешься. Нет бы нап-поить сначала, накормить, спать уложить, а про баньку в-вообще молчу, - и на стол, посудой заваленный покосился, - вот т-тогда бы и спрашивала.
Покраснела яга, засмущалась, ворона на шесток ссадила.
- Ну, молодёжь, - говорит, - нахальная пошла! Неждан, не зван, а туда же – спать его, баньку ему! Дождёшься ведь, сама не съем, так волкам скормлю. Но коль сам дошёл, ладно уж. Я Мисато, яга лесная, всему краю здешнему хозяйка да рубежей охранительница. А на ужин у меня лягушки жареные, ты таких и есть, поди, не станешь?
Глазами сверкнула, но к печи подошла, чугунками зазвенела. Посмотрел, посмотрел Синдзи на стряпню её, вздохнул горестно, отобрал ухват да сам кашеварить принялся. Со стола убрал, с лавок пыль посметал. Сели ужинать. Зато мёд у яги лесной выше всяких похвал оказался. Вот под это-то медок да под гусли звонкие и рассказал ей Синдзи про судьбу свою горемычную. Повздыхала яга, поохала, но пособить обещала. С тем и спать разошлись. По разным лавкам! На другой день Мисато в ступу села, свистнула, помелом махнула - только стон по лесу пошёл. Улетела по делам своим порубежным. А Синдзи за избу принялся. Грязь повымел, воды наносил, еды наготовил, крышу и ставенки подновил. И всё-то у него спорилось так, что и самому дивно стало. Вернулась к вечеру яга лесная – чуть мимо не пролетела. Не узнать стало избушку. Так неделя минула. Синдзи избу смотрел, ужин готовил, на гуслях вечерами играл да о земле своей рассказывал. Яга же владения свои дозором облетала. И на седьмой день пошёл у них серьёзный разговор.
- Вижу, силы у тебя прибавилось, - говорит Мисато, мёд потягивая, - видать, не тянет больше её земля. Да и чужаков я за семь вёрст чую, а тебя вот и не приметила. Знать, не чужой ты здесь, из этих краев родом. Только не живёт никто в моём лесу, места уж больно глухие. А вот сразу за лесом лежит Медное Царство. И города там, и сёла есть. А правит тем царством Гендо – грозный царь. Вот к нему, видимо, и лежит твоя дорога. Кому как не царю всё про землю свою знать? Кому людей от напасти беречь? Дам я тебе клубочек. Пойдёшь за ним – из лесу тебя выведет, там уж сам справляйся. А в беду попадёшь – брось его на землю, тут в лесу мигом и очутишься.
Поблагодарил Синдзи, клубочек взял, а как только утро забрезжило, попрощался с ягой да в путь тронулся.
Скоро сказка сказывается да нескоро дело делается. На седьмой день вышел Синдзи к рубежам Медного Царства. Идёт и дивится – земля обильна, города богаты, а люди невеселы. Песен не поют, шуток не шутят, словно в трауре. Что за напасть?
Стал он людей спрашивать, а те и говорят:
- Как же нам не печалиться? Повадился в наше царство лютый змей летать. Нивы жжёт, сёла разоряет, жён да дочерей в полон угоняет. Третий год от напасти избавиться не можем. Прежде Рей, царевна наша могла тайным словом его заклясть, прогнать за дальние горы. Только не ворожить больше царевне – одолела её немочь злая, неведомая, того и гляди, в могилу сведёт. А помрёт царевна, и не станет царству обороны. Гендо, царь наш грозный, каких только лекарей не звал, и золото сулил, и головы сёк – да всё без толку. Был недобрый – стал как собака злой. Да ещё при нём Рицка-советница – тому змею соперница достойная.
Дошёл Синдзи до царёва терема. Стоит терем над быстрой рекой на крутом бережку, башенками ввысь устремляется. Вокруг него стена каменная, торчат из стены пики острые, на те пики черепа насажены. А ворота железом окованы и стоят в них самурая, - стрельцы по-ихнему, - грозные. Не захочешь – всё равно испугаешься.
Как вошёл Синдзи в ворота, обступила его стража.
- Кто такой? – спрашивают, - Если лекарь али знахарь, то иди-ка лучше лесом – кроме плахи здесь искать тебе нечего.
Отвечает Синдзи:
- Хочу я царю вашему на гуслях сыграть, печаль его развеять.
- А как не угодишь? Царь тогда нам головы срубит, а тебя, заброда, на кол посадит. Нам сперва сыграй, а там видно будет.
Стал тут Синдзи на гуслях играть. Запели гусли – словно солнышко по весне пригрело, цвет вишнёвый землю одел. Заслушалась стража.
В ту пору выходила на крыльцо Рицка-советница. Сама статная да пригожая. Кожа белая, щёчки румяные, а глаза-то злые, холодные. Увидала гусляра – челядь кликнула. Перстами прищёлкнула - оборвались струны разом. Набежали тут рицкины слуги, скрутили Синдзи да в темницу поволокли.
День сидел он, другой сидел, а на третий прослышали сторожа тюремные, что за птица певчая к ним угодила. Принесли ему гусли новые. Сняли цепи тяжёлые.
- Сыграй нам, - просят, - как в воротах играл.
Тронул Синдзи струны – заплакали гусли, о чистом поле, да о ясном небе, да о доле тяжёлой невольничьей. А как кончил играть, говорят ему сторожа:
- Не можем мы тебя на волю выпустить. А так, ходи по подвалам где хочешь, только слугам рицкиным на глаза не попадайся да дверь железную, что в самом глубоком подземелье не трогай. И тебе, глядишь, легче, и у нас служба веселее пойдёт.
Пожил Синдзи в подвалах неделю и стало ему любопытно, что за дверь такая. Дождался он как вся стража уснула, взял ключи да и отпер железную дверь. А за дверью той келья тесная, пол и стены в ней железам выстланы. А в середине на двенадцати цепях чудный Индрик-зверь прикован. Очами сверкает, копытом бьёт. Да говорит человечьим голосом:
- Пятнадцать лет я в неволе томлюсь – никто напиться не дал. Сделай милость, молодец, принеси водицы.
- А не съешь меня? Оголодал, поди, за столько-то лет.
- Нет, не съем, живою водой клянусь.
Пожалел его Синдзи, принёс напиться. Выпил Индрик-зверь воду – одним махом цепи порвал.
- Чую, силы ко мне возвращаются. Да не пробить мне железных стен пока не отведаю крови человеческой. Ты пойди, приведи мне кого ни есть, а я за то тебя награжу. Хочешь – златом одарю, а хочешь – богатырём сделаю.
- Нет, - говорит Синдзи, - не стану я людей губить, какие ни есть, а ко мне они по-доброму отнеслись. Довольно с тебя и воды будет, - и дверь железную как было запер.
Долго ли сидел он в подвалах – не ведомо, а только подули ветры чёрные, принесли на крыльях вести недобрые. Налетел змей на царство, что ни встретит, огнём палит. Вышел Гендо навстречу с войском – побил-разогнал змей войско, самого царя насмерть едва не зашиб. Над теремом, супостат, летает, ничего не боится.
Поднялась тут с ложа царевна Рей. Сама бледна, в чём и силы-то держатся? Мамок с няньками отослала, на двор пошла.
- Не летать врагу по моей земле, пусть и на смертном пороге, стану ему преградой.
Как услышал про это Синдзи – побежал в келью железную.
- Ты ли, - говорит, - любую награду сулил? Мою кровь возьми, избавь людей от змея!
И ножом острым по груди себя полоснул. Потекла руда алая, забил Индрик-зверь хвостом, а лакать не торопится, говорит печально:
- Нет мне хода на землю - обернёт меня солнце камнем на веки вечные. Иного проси.
- Не надо мне иного. Не можешь пособить - пей так. Коль пришла пора пропадать, сделаю доброе дело напоследок.
Лизнул Индрик-зверь крови – загорелись глаза его. Другой раз лизнул – засветился весь. А на третий раз заревел трубою архангельской, ударил в стену копытами – рухнула железная стена. На Синдзи поглядел, в лицо ему дунул, а тот ни жив, ни мёртв, на ногах еле держится.
- Погоди помирать добрый молодец. Даром отданное сторицей возвращается, а уж такой-то дар вовек не отдарить. Дам тебе силу свою – сам змея побьёшь. Только помни, не для людей та сила, до заката не управишься – уйдёт как не было.
Сказал так Индрик-зверь да и скрылся с глаз. Тут почуял Синдзи силу небывалую, враз умирать раздумал. Из темницы вышел – решётки кованые с петель посносил. Видит, лежит посреди двора та девица, что дорогу ему указала. Не достало, знать, сил на слово тайное, сама еле дышит. И стоит над ней змей, похваляется:
- Нету больше царству вашему защитников, что хочу, то с вами и сделаю.
- Не бывать тому, - молвил Синдзи, - одолей меня, а там и хвастайся.
Осерчал змей, налетел на молодца, стал огнём его жечь, да когтями рвать. Ан нашла сила на силу! Вынул Синдзи из ворот засов медный тяжёлый и ну им змея подчевать-охаживать! Бились так они почти до заката. Поле всё изрыли, полтерема изломали. Видит Синдзи – худо дело, не пробить ему змеиной шкуры, не унять текущей из ран крови. Да только и змею несладко приходится, выдохся огонь, притупились когти, того и гляди, рёбра затрещат. А как коснулось солнышко горизонта, не выдержал супостат – прянул в небо, к дальним горам полетел. Тут и Синдзи почуял - покидает его сила чудесная. Обернулся к царевне, а там уже слуги хлопочут. Да Рицка стоит, смотрит пристально, стражу кликнуть опасается. Видит Синдзи – деваться ему некуда. Да вспомнил про лесной яги наказ, повернулся, клубочек под ноги кинул. Тут и свет в его глазах померк.
Очнулся Синдзи на широкой лавке под медвежьей шкурой весь в повязках – один нос наружу. У изголовья Мисато сидит, наговоры целебные бормочет. Знать, не подвёл клубочек-то.
Три седмицы лечила яга молодца. Травами поила, мазями натирала. Стал уж Синдзи и по горенке ходить. Вспомнил как-то Индрика-зверя да пристал к яге лесной с расспросами, что, мол, за живая вода такая? Развела Мисато руками:
- Не знаю, что и сказать тебе. Сама того не видала, о таком не слыхала, но разведать-разузнать можно. Дай мне три дня.
Дождалась Мисато ночи глубокой, пошла на поляну заповедную, закричала голосом громким:
- Ой вы звери лесные мохнатые, вы придите, на зов мой откликнитесь.
Набежали тут звери мохнатые, все какие в лесу ни жили. Спрашивает их Мисато:
- Не слыхали ли вы, звери, о живой воде?
Отвечают ей звери мохнатые:
- Не слыхали и ведать не ведаем.
И на другую ночь пришла яга на поляну. Призвала она птиц быстрокрылых да о том же спросила их. Но не стрижи, ни соколы о живой воде и не слыхивали. А на третью ночь собрались к ней гады ползучие, да лягушки болотные. Стала и их она спрашивать, да всё без толку. Опечалилась Мисато, да прошипела тут главная змея:
- Погодите, до вс-се ли с-сдес-сь?
- Нет, - отвечают гады ползучие, - с-самая с-старая с-смея с-самешкалась.
Вот и неба край заалел уже. Приползла тут змея старейшая.
- С-снаю, - шипит, - про ш-шивую воду. Далеко в С-серебряном Царс-стве ес-сть у царя тамош-шнего колодец. Кто ис-с него ис-сопьёт, вс-се раны ис-сцелит, от любых хворей оправитс-ся. Только с-стерегут тот колодец пущ-ще с-сенницы ока.
Вернулась в избу Мисато, рассказала, что от змей узнать удалось. Стал тут Синдзи в путь-дорогу собираться. Всех-то сборов – палочка да котомочка. Да упёрлась Мисато, яга лесная:
- Ну куда ты пойдёшь недолеченный?
Отвечает ей Синдзи твёрдо:
- Я настойки пить и в пути могу, и иду не воевать, не разбойничать. Коли с лавки встал, так не слягу уже. А царевне сколько жить – то неведомо. Должен я живой воды добыть!
To be… or not to be… ну, думаю вы поняли.
NortUs и Яка
ЕВАНГЕЛИОН: СИНЕРЕЙКА и ЯРКОКРАСКА
Давно это было. Старики ещё сказывали.
Жил-был старик. Звали его Гендо. Жена его давно умерла, но старик очень скучал по ней. Десять лет и три года лежал на полатях, не ел ничего кроме хлеба, не пил ничего кроме воды, истощал совсем.
И вот прослышал старик Гендо, что в дальних странах заморских живут двенадцать колдунов. И одиннадцать колдунов обычные люди, а двенадцатый сам Кащей Бессмертный.
Долго думал Гендо про этих колдунов и хотел было сам к ним с поклоном отправиться, но только как встал с полатей, так и упал. Оставили силы старика.
И тогда позвал он своего единственного сына и напутствовал его словами такими
- Знай же, сын мой, Синдзи Гендович, что близок час мой урочный. Исполни мою просьбу последнюю. Найди Кощея Бессмертного, поклонись ему в ноженьки и упроси, чтобы встретился я перед смертию со своею Юй ненаглядною.
Посмотрел на него молодой Гендович и слеза горючая потекла по щеке его.
- Отец, я все сделаю для тебя.
Взял с собой Синдзи суму переметную, положил туда два каравая хлеба и зашагал в царство колдунов Кащеевых. (лошади-то у них давненько уж не было…)
Долго ли коротко шагал Синдзи по полям, по деревням, но пришел наконец в дремучий лес. Глянул наверх и не увидел солнца красного – только ветви колючие. Испугался Синдзи, но вспомнил глаза отца и сказал себе, что не будет он убегать от страха своего, и дальше пошел.
Вдруг услышал, он как что-то вверху затрещало, поднял голову и увидел как что-то падает на него. И что-то толкнуло его в бок, упал на землю и откатился он в сторону. А на место где стоял он сук огромный воткнулся.
И явился перед Синдзи зверь-не-зверь, человек-не-человек, а чудище лесное с рогом вместо носа, как у диковинного зверя заморского, про которого черные люди рассказывают, ростом выше башни сторожевой и с глазами, что горят, как угли в печи. И молвило чудище человечеким голосом:
- Не бойся меня, Синдзи, я не трону тебя, не обижу тебя. Знаю я, что не по своей волюшке ты в путь-дорожку дальнюю пошел. Только идти тебе до царства Кащеева тридцать лет и три года. А я тебя за три дня домчу. Полезай ко мне и держись крепко!
Встало чудище лесное на колено и положило голову на землю сырую. Шагнул Синдзи на голову его и вдруг так стало ему легко и приятно, словно не чудище это было, а человек родной.
И поднялось чудище в полный рост, стало выше леса высокого. Испугался Синдзи высоты такой прежде невиданной, но только крепче вцепился в рог могучий.
Шагнуло чудище раз, шагнуло два, а потом побежало. И топот стоял в округе как от ста тысяч лошадей…
- Ай да конь у меня! – подумал Синдзи – такого коня, поди ж ты у царя-батюшки нету…
Долго ли, коротко ли принесло чудовище Синдзи Гендовича на распутье. Лежит на распутье плита-камень, на ней надпись: "Направо поедешь - женату быть. Налево поедешь - себя спасать, коня потерять. Прямо поедешь - коня спасать, себя потерять ".
Решил Синдзи: "Не за тем я ехал, чтоб женату быть, коня лучше моего на всём свете белом не сыскать, должно мне на смерть верную путь держать, как завещал мне батюшка!"
Долго везло чудище лесное юного Гендовича, но притомилось. Слез Синдзи с него и пошел искать грибы-ягоды. Караваи ж его давно ужо кончились.
Идет Синдзи и слышит, как кто-то в кустах плачет. Решил помочь добрый молодец, отодвинул ветки кустов и увидел девицу. В жизни девиц таких он не видывал. У других девиц власы русые, косы длинные, а у этой обрезаны как у отрока и цвета странного, лазурного, будто небо в день ясно-солнечный.
- Что с тобой, красна девица? – подошел к ней Синдзи тихонечко. – Где ж твои отец с матерью? Как мне звать тебя, горемычная?
- Сирота я, - ответила девица и посмотрела на Синдзи глазами алыми. – Мать свою никогда и не знала я, а отец меня выгнал из дому. А зовут меня СинеРейкой.
Пожалел ее Синдзи Гендович, рядом сел в кустах, за плечо обнял.
- Как же мне помочь тебе, СинеРейка? – спросил он ее ласково.
- Я три дня не ела, лишь росу пила. Помоги мне, добрый молодец!
Ничего не ответил ей Синдзи – только протянул туесок, полный ягод, только что собранных.
- Спасибо, Синдзи! Я тебе еще пригожусь.
Со словами этими улыбнулась ему СинеРейка и тотчас же растаяла в воздухе. Словно никогда ее и не было.
- Не почудилось ли мне? – спросил сам себя Синдзи и отправился к коню своему верному, чудищу лесному, однорогому.
- Долго ты бродил, Синдзи, - сказало чудище, - али встретил кого?
- Встретил я тут одну девицу, ну а может мне померещилось… И сейчас лишь о ней и думаю…
- Не печалься, еще видно встретитесь…
В пути они были день до вечеру - красна солнышка до закату, принесло чудище Синдзи Гендовича в лес вековой, в самую чащу глухую. Увидел там отрок избушку на курьих ножках об одном окошке. Кричит Синдзи: "Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти." Избушка повернулась к лесу задом, к Синдзи передом. Зашёл он в избушку и видит: сидит в Бабка Рицка на скамеечке, перед ней Пень трухлявый, а она на нём "Косынку" раскладывает. Так и сяк мается, да пасьянс не сходится.
- Фу, фу, - говорит, - русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел. А Синдзи ей:
- Ах ты, Бабка Рицка, не поймавши птицу - теребишь, не узнавши молодца - хулишь. Подошёл к ней Синдзи, поглядел на раскладку, переложил две карты да сошёлся пасьянс.
Обрадовалась Бабка Рицка и говорит:
-Спасибо тебе, добрый молодец! Три года и три дня пасьянс окаянный раскладываю, да никак он не сходится! Как благодарить мне тебя?
- Ты бы сейчас вскочила да меня, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Да чудище моё на ночлег устроить надобно. Я бы улегся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать - чей да откуда. Вот баба-яга это дело все справила: накормила Синдзи, напоила и на постелю уложила; села к изголовью и стала спрашивать:
- Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, старого Гендо сын. Иду в царство Кащеево по батюшкиному поручению. Подсоби мне, подскажи, как добраться туда.
-Страшной дорогой отправил тебя отец, мало кто из царства Кащеева возвращался. Да ничего, поведаю я тебе, как прийти туда. А теперь изволь почивать, добрый молодец, утро вечера мудренее.
Встал Синдзи Гендович по утру ранёхонько, умылся белёхонько да к Бабке Рицке за советом. Достала Бабка Рицка блюдечко с голубой каёмочкой да три яблочка наливных: Каспар, Мельхиор и Бальтазар. Пустила яблочки по блюдечку да говорит:
- Вот оно, царство Кащея поганого. Идти тебе туда – три пары башмаков железных сносить, а чудище твоё лесное за два дня домчит. За то что помог пасьянс разложить, держи пику Лонгиньеву. Она тебе поможет Кащея одолеть.
- Зачем мне, бабушка, с Кащеем драться? Батюшка мне велел в ножки ему поклониться и подарков передать.
- На верную смерть идёшь ты, Синдзи. Обманет тебя Кащей, погубит. Не исполнишь отчего повеления.
Отрок Бабке Рицке в пояс поклонился, за ночлег да за подарок диковинный поблагодарил да чудищу на голову взобрался
Вновь весь день ехал он на чудовище. Как стало солнце к закату клониться, остановились они у реченьки, пошел Синдзи рыбу удить. Слышит он: в камышах кто-то плачет. Решил помочь добрый молодец, отодвинул камыши и увидел девицу.
В жизни девушек таких он не видывал. У других девиц власы русые, в косы длинные заплетенные, а у этой свободно по ветру веются да и цвета они шибко странного, ярко-красные, будто солнышко на закате дня.
- Что с тобой, красна девица? – подошел к ней Синдзи тихонечко. – Где ж твои отец с матерью? Как мне звать тебя, горемычная?
- Сирота я, - ответила девица и посмотрела на Синдзи глазами синими. – Мать свою лишь три года знала я, а отца и того менее. А зовут меня ЯркокрАскою. Угости меня свежей рыбкою…
- Разве можно сырой рыбу есть? - удивился Синдзи. Слышал он от купцов заезжих, что в далекой стране Нипонии дикари рыбу сырой едят, оттого-то глаза у них узкие…
Улыбнулась ему ЯркокрАска.
- Ты не бойся, я-то привычная.
Отдал весь улов ей Синдзи и направился назад к чудищу с пустыми руками. Сделав два шага обернулся он, никого в камышах уже не было.
- Долго ты бродил, Синдзи, - сказало чудище, - али встретил кого?
- Встретил я еще одну девицу
- Что, и эта тебе понравилась?
- Пуще первой, да где же мне отыскать ее…
- Не печалься, еще видно встретитесь.
Едут они себе едут и вдруг заметил Синдзи, что ветер стих и птицы петь перестали… Испугался немного добрый молодец да прижался теснее к чудищу. Вдруг ударил в глаза ему яркий свет и полилась песня красивая. Смотрит Синдзи на свет и радуется, словно Ангел с неба спускается и льется из него яркий-яркий свет и поет он песнь неслыханную.
- Отпусти меня, - взмолился Синдзи, - я на небо хочу, к тому ангелу
- Что ж ты делаешь, Синдзи Гендович? Али разума ты лишаешься? Это ж Птица Араюн в небесах парит и поет, рассудок туманя твой. Вспомни про отца и про волю его, прогони наваждение мерзкое, - так ответствовало ему чудище.
Посмотрел еще раз на ангела добрый молодец и увидел лишь крылья рваные да клюв крючковатый. Вспомнил он про рассказы старые, что живет эта птица в дремучих лесах, а питается человечиной. Своей песней к себе приманивает, а потом до смерти заклевывает. Поняла тут птица, что не простой перед нею путничек и решила его иначе извести. Закричала во весь голос, да так, что травиночки все пригнулися, а вековые дубы с корнем вырвало…
- Ты не бойся ее, Синдзи Гендович, - сказало чудище по колено в землю врываяся. – А возьми-ка пику Логниньеву да швырни в нее прямехонько
- Как же мы с Кащеем-то справимся? – удивился Синдзи. - Нам одна только пика дадена. Пропадет ж она, если бросить ее.
- Не кручинься ты прежде времени, как доедем до царства Кащеева, так и будем решать. А пока доехать надобно.
Взял тогда Синдзи пику в руку свою и метнул, целясь в птицу.
Резко вскрикнула Птица Араюн и умолкла на веки вечные. А волшебная пика Лонгиньева улетела далеко-далеко и никто ее больше не видывал.
Третий день они ехали и почти добрались до царства Кащеева.
В этот раз решил наверняка Синдзи добыть еду и не отдавать его девицам. Разложил силок, а сам схоронился. Вдруг услышал, как кто-то насвистывает песню странную, иноземную. Обернулся и увидел камень, на котором сидел добрый молодец.
В жизни юношей таких он не видывал. Его волосы ярко-белые, как у старцев древних, а лицо его моложавое.
Что случилось с тобой, добрый молодец? – подошел к нему Синдзи тихонечко. – Что за песенку ты насвистываешь?
- Просто я пою оду радости. А зовут меня Каору Нагисович. Ты куда путь-дорогу держишь, Синдзи?
Удивился Синдзи немеряно, то что имя его известно юноше.
- Еду в царство Кащеево, чтобы волю отца выполнить.
- Правду ты говоришь, Гендович – улыбнулся добрый молодец. – Спасибо тебе, я тебе еще пригожусь…
И исчез, словно его и не было.
- Говорил мне отец, не курить траву, что у нас растет под окнами, да не жевать цветочков аленьких - сам себе сказал Синдзи и к направился к своему чудищу.
- Долго ты бродил, Синдзи, - сказало чудище, - али встретил кого?
Ничего не ответил в этот раз Синдзи. Только очи опустил в землю сырую…
- А сейчас спать пора тебе…
- Ну уж нет! Не хочу я спать, я хочу прийти в царство Кащеево.
Сел на чудище, вцепился в рог и поехали они далее.
Наконец вдали показались тучи черные средь которых мелькали молнии да столпы каменные выше леса дремучего. Да что леса – выше чудища.
- Вот оно, царство Кащеева проклятого…
- Что же ты говоришь так про колдуна великого? Мне отец завещал поклониться ему, чтобы…
- Эх, Синдзи-Синдзи, - грустно проговорило чудище. – Не знал отец твой правды всей. Не умерла мать твоя. В плену она в Кащеевом. Если сможем мы к замку пробиться и победишь ты Кащея, то и мать твоя свободна будет.
А пока говорило чудище, вкруг него собрались силы темные. Видно были-то слуги Кащеевы.
- Ну держись, Синдзи Гендович! – заревело чудище и в толпу поганую бросилось.
Бились они ровно пять минут и еще потом две секундочки. Как взмахнет чудовище своею лапищей, образуется среди врагов улица, отмахнется – переулочек. Все враги смерть нашли свою. Да и само чудище поизранили.
- Дальше ты один иди, я тебе дождусь… Победи Кащея проклятого.
Спрыгнул Синдзи с чудища и стремглав по ступенькам черного замка помчался. Забежал он в зал, полный черных колонн. Поднял вверх глаза, потолок узрел. Странный был потолок, незнакомый-неведомый.
- Что же ты, Синдзи Гендович, с голыми руками против Кащея идти надумал, - услышал он голос.
Оглянулся и увидел у двери Каору Нагисовича с двумя мечами, светящимися во тьме. Первый меч полыхал голубым огнем, а второй ярко-красным – словно волосы Синерейки с Яркокраскою.
- Говорил же я, пригожусь тебе… - улыбнулся Каору Нагисович, протягивая голубой клинок.
Взял в руку Синдзи волшебный меч – легким был колдовской клинок, будто сделан из света и воздуха.
- А теперь, - сказал Каору, поднимая свой меч, - докажи что с Кащеем справишься и не зря тебе этот меч я дал. Убей меня в схватке честною…
- Что же ты говоришь, Нагисович – удивился Синдзи. – Как же я на тебя руку смею поднять?
- Потому что слуга Кащеев я… И пошел я против хозяина. Все равно погубит меня Кащей, лучше смерть принять от твоей руки.
И ударились два клинка заколдованных.
Но искуснее был Нагисович. Ничего с ним поделать Синдзи не мог. Больно ловко мечом тот орудовал.
- Что ж слабый такой, Гендович? – насмехался слуга Кащеевый, прижав Синдзи к колонне чернеющей – Хрупкий будто стекло второсортное.
- Не слыхал таких слов за жизнь свою, - вспыхнул Синдзи гневом праведным. – Уж прости ты меня, Каору Нагисович, но не дам я тебе на пути стоять… Потому что хочу мать спасти свою…
- До чего же глуп ты, Синдзи… - опустил свой меч Каору, - Ищешь то, что рядом с тобой. А хотя, какая мне разница. Жизнь и смерть… Все равно же в вечности. А свободной воли не лишить меня - ни тебе, ни мне, ни Кащею…
Со словами такими Каору сам бросился на меч… Растеклася тут кровь алая по полу черному, по мраморному. Лишь улыбка осталась на лице Каору…
Посмотрел Синдзи на тело бездыханное, лишь вздохнуть сумел и дальше пошел
Расступилась тьма перед ним и увидел он трон высокий, на котором сидел Кащей.
- Ну зачем ты пришел сюда, Синдзи? Слушал сказку лесного чудища? Аль не мог прийти по хорошему, с дорогими подарками, с просьбою… Там глядишь я б помог тебе, а сейчас посмотри что станется
После этой речи Кащеевой вдруг стена как прозрачною сделалась. И увидел Синдзи чудовище, что ждало его возле замка. Среди горы поверженных слуг кощеевых. Затряслася вдруг сыра земля – это с неба птицы спустилися. Почти дюжина птиц гигантских. Сложили они крылья и ужаснулся Синдзи – стали птицы точь-в-точь как чудовище.
- Что же ты, - захохотал Кащей, - думал справился с моими слугами? Вот они, колдуны мои!
Крепче меч свой сжал Синдзи и шагнул Кащею навстречу.
- Отдавай мне мать и уйду назад, а не то все владенья твои…
- Что ж ты сделаешь? Думаешь, у меня твоя мать? Вон она – возле замка стоит, привезла тебя на погибель свою. Мать твоя мне нужна была, чтобы мне родила наследника. Только дочь она принесла замест, потому до смерти заколдована. Ну а смерть ее вот-вот придет.
И бросились колдуны Кащеевы на чудище лесное, и слышен был рев их по всей Земле, даже в заморских чертогах.
Вдруг море забурлило и оттуда появилось еще одно чудище, цвета красного. Схватило ближайшего слугу Кащеева, пополам разорвало и бросило
- Говорила тебе, бака-Синдзи, пригожусь еще! – раздался голос ЯркокрАски.
Помрачнел Кащей.
- Ничего не выйдет у тебя Синдзи. Ведь бессмертен я, а в чертоги мои эти чудища никогда не зайдут. И умрешь ты здесь в безвестности.
Почувствовал Синдзи, как что-то его за горло схватило… Выпал меч его из руки слабеющий. Боль пронзила все тело юноши и упал он на холодный пол, на мраморный.
- Хорошо тебе, Синдзи Гендович, чую я, что конец твой близится
- Нет, - раздался вдруг тихий голос.
Обернулся Кащей и увидел СинеРейку.
- Не бывать тому, Отец.
Посмотрел на нее Синдзи
- Кто ж такая ты, СинеРейка…
- Дочь его и сестра твоя, Синдзи. Говорила же, пригожусь тебе.
Положила она руку на плечо Кащея и исчез Бессмертный будто не было.
Только лужа осталась смрадная.
Заходил ходуном весь замок, начал рушиться.
- Убегай скорей, Синдзи. Скоро здесь все совсем разрушится.
- Не могу я оставить тебя просто так… Бежим со мной, к нашей Матери.
- Не могу бежать. Если я уйду, то исчезнет все. Убегай, прошу тебя…
И помчался он словно ветер. Перепрыгнув через тело Нагисовича, кубарем скатился по ступеням…
Все чудовища белые лежали растерзаны…. И еще увидел двух женщин он, что лежали почти без движения.
- Синдзи, спасибо тебе – прошептала одна… - Так хотел Кащей наследника, что украл меня у отца твоего. А когда родилась СинеРейка, возненавидел и заколдовал. Но сейчас мертв Кащей и нет заклятия на мне более.
- Что ж ты сразу мне не сказала всего…
- Не могла сказать я всего. Больно сильны были чары Кащеевы.
- А моего отца убил Кащей и мать заколдовал… - подошла к нему ЯркокрАска. – Только я отыскала свою мать и поняла кто она…
Шевельнулась вторая женщина, понял Синдзи – она мать Яркокраскина.
Повернулся он к рыжей девушке и сказал, собравшись с мужеством:
- Люба больна ты мне, ЯркокрАсочка! Выходи за меня замуж и поедем домой.
- Ох, натерпишься ты со мною Синдзи. Я ведь тоже, считай, дочь Кащеева…
Ничего не дал ей сказать более Синдзи, запечатал уста ее сахарные поцелуем своим крепким.
Вернулись они домой, устроили пир на весь мир. И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло а в рот не попало.
Синзди в цари прочили, да он не думал об этом – не мог супругой молодою надышаться.
Слышал только , как вокруг все в ладоши хлопали и кричали «Поздравляю!»
Art Stylus
ЕВАНГЕЛИОНЪ
Глава первая
в которой все как бы начинается, но еще не развивается.
Жил да был в некотором царстве, в некоторой префектуре на деревне Токиотриевке достопочтимый муж, по прозванью Гендо. И было у него три сына. Старший – умный был детина, средний был и так и сяк, а младшего замаял депресняк. Эээ… ну, в общем, дурак он был…
И вот повадился на поле Гендово, где тот сеял рис, сою да мак, в целях кондитерских, неведомый зверь. Начал он посевы топтать, да людей пугать. И все бы ничего (у Гендо было полно крепостных, те успевали залаживать поле), да однажды поймал зверь нашего Гендо ночью на сеновале, где тот предавался разговорам о бесконечности вселенной с местной дивчиной по прозванию Раицко. Прибежав домой, голый по пояс и раной на чресле августейшем своем, дал наказ он сыновьям, добрым молодцам, изловить ирода (а не то поотключаю вам инет к чертям собачим!).
Вздохнули, добры молодцы и поделили посменно дозор на поле маковом. Первым старший сын принял дозор. Ибо физкультурником он был, носил на голове прическу ежиную, а на теле кольчугу спортивную, фирмы Найк и отпор мог дать демону проклятому. Всю ночь он бдил, не смыкая очей своих ясных, да под утро все-таки прикорнул. Пришел утром в дом родительский, да молвит слово отцу, что, мол, не было в дозор его ирода-демона. И не тиранил он поля соевые иль какие другие
В следующую ночь пошел средний сын в ночной дозор на поле маковое. Разбил он там палатку себе, а рядом разжег костер. Взял он с собой форму военную, каску, да воеводой приоделся. Всю ночь представлял он себя в пылу битв невиданных, князя-батюшку спасающего, да подкидывал в костер побеги маковые. Потом сварил себе кашу рисовую, да лег спать. Утром, еще чуть туман тронул траву зеленую, пришли за ним люди молодцы незнакомые, в одеждах черных, никем не виданных, от Ормани. С тех пор и не видали больше среднего сына.
Долго горевал отец, справил поминки (порвал два баяна), утер слезу мужскую, скупую и отправил в дозор ночной третьего сына своего. Сын, грустно хмыкнув и взяв с собой проигрыватель музыкальный, карманный, ничего не сказав, ушел на поле. И похрен было сыну младшему, куда его посылают и насколько глубоко. Сел он посреди поля макового в позе лотоса, да предался медитации мудрой. И вскоре над полем раздалась мантра несложная, но русская и душевная: «ВЛОМММММММММ!».
Долго ли сказка сказывается, да терпение сельчан кончается, но вскоре показался на желтом луны фоне зверя силуэт. Хотел, было, младший сын плюнуть на супостата, да вспомнил об обещании отцовском, поставить в награду анлим диковинный, мегибитный. Вздохнул младший сын, добрый молодец, да кинулся на ирода проклятого, поля рушащего, из кустов. Прокатились они по полю и оказался младший сын, лежащим сверху на супостате. Чудище же на действия эти покраснением щек отреагировало, да улыбкой странной, ничего хорошего не предвещающей.
В свете луны рассмотрел герой наш ирода. Был он на человека похожим. Кожей блед, волосами сед, очами ал.
“Победил ты меня, добрый молодец. Коль смог меня ты поймать, то можешь теперь владеть мной… гммм…, как двусмысленно вышло… ”
“А ничего не хочу я… Ибо в лом мне…”
“Совсем ничего не хочешь? Богатства, славы, иль господства мирового?”
“Нет, не хочу…”
“Нет, так не пойдет. Меня начальство съест. Может, хочешь ты рубаху модную или коня скоростного?”
“Нет…”
“А может сабельку лазерную, да броньку, как у Хищника?”
“Не-а”
“Ладно, оставлю я дома у тебя коня вороного, быстрого, да шашка блестяшшу. В качестве аванса, а как захочешь пожелать что-нибудь, просто скажи «Сивка-бурка, Вещий Каорка, встань передо мной, как лист перед травой!» и явлюсь я пред тобой в тот же час во всей своей красе”
“Ничего я не хочу…”
“Лучше пожелай, Христом Богом прошу! Иначе сожрет меня профсоюз… с потрохами…”
Глава вторая
в которой любовь к частной собственности таки побеждает лень, а в красной книге появляется новая запись.
С той поры, как повстречались в чисто-полюшке демон, ирод проклятый и герой наш, сгинуло уж три месяца. С той поры не тиранил никто поля Гендовы и жизнь в селе своим чередом пошла. Ивана Купалу праздновали, женились и замуж выходили, на полях работали да в город товары возили. А что же герой наш? Времени попусту он не тратил – возлежал на печи и придавался досужим философским размышлениям о смысле бытия и музыки прослушиванию. Межуя занятия сии, повторением мантры нам знакомой.
“Как дела? Никак не придумал, что пожелать?”
Демон у кровати материализовался и с задумчивым лица выражением разглядывал владыку нового своего.
“Не нужно мне ничего, демон ..”
“А может жениться ты хочешь, а? На княжне. Есть тут один вариант… Ммм… О! Графиня Собчак! Хороша собой, богата! М? Как тебе? Хотя нет. Говорят, гулящая она слишком… нет… не пойдет. Во! А может дочку царскую? Сейчас глянем.”
Задумалось чудище, достало наладонник и долго высчитало что-то. Затем вздохнуло громко и молвило:
“Прости, хозяин, на время данное, все дочки царские заняты, но есть вариант интересный…”
“Что за вариант?” – без интереса и лениво поинтересовался герой, вставая с печи и к холодильнику прошлепав.
“К царю нашему, батюшке, Козо Фуюцкевичу, приезжает владыка немецкий, барон Кил Лоренц с дочерью своей, царевной Аской. Славится она красотой небывалой и нравом покладистым ”
“Не… не хочу жениться…”
“Что за напасть! Владыка, так нельзя!”
“Фсе мошно, ешли афтаражно” – молвил, почавкивая, герой.
“Эхъ!” – воскликнуло чудище и исчезло.
Наш герой же, внимание на это, не обратив, продолжал еще долго процесс опустошение белого брата (ака холодильника) ибо голоден был и о диете не помышлял.
“Здоровеньки, сыну. Чем занимаемся?” – спросил Гендо, в кухню войдя.
“Здоровье поправляю, батюшка” – утвердительно молвил герой.
“Полезное занятие” – кивнул Гендо “А брат твой старший, отрада наша олимпийская, в город уехал. Взял откуда-то коня, да шашкой побряцывая уехал по дороге.
“Погодите, батюшка, а шашка блестящей была?” – взволновано спросил герой
“Блестящей. Все прохожие со слепу попадали”
“А конь вороной был? ”
“Черен как смоль” – подтвердил Гендо.
“Вот ведь…!”
Вскочил наш герой, заметался по хате, стремглав одел он рубаху да штаны, вылетел во двор и побежал к сараю, где коня оставил.
“Угнал! Коня моего златогривого угнал! А еще брат называется!”
Сел он на сыру землю опечаленный. Пусть и был ленив и пофигистичен он, но уважал частную собственность (чаще всего свою), и вызвала у него потеря новый приступ депрессии. Но вдруг посветлело лицо его. Поднялся наш герой и воскликнул:
”Сивка-Бурка, Вещий Каорка, встань передо мной, как лист перед травой!”
И тут раздался грохот небывалый и прям из под земли появилося чудище. Жующие. В одной руке держало оно батона половину, а во второй кефира бутыль. Увидев, где оказалося, потупило чудище взгляд, и, смущенно, убрало еду.
“И чрево свое уж насытить нельзя” – тихо пробормотало чудище, но тут выпрямилось и приняло вид подобающий - “Ба! Неужто до желания снизошли?”
“Снизошли” – кивнул герой – “Брат мои, Антодзи, коня моего угнал, да шашку ВЫКРАЛ!”
“А где же ты хранил их, о повелитель?”
“В сарае” – грустно признался тот
“И почему не удивлен я?”
“Разговорчики в строю”
“Молчу-молчу. Что прикажешь, владыка?”
“Несемся в погоню!”
“Ну, тогда запрыгивай ко мне на спину, да только зная, держись”
Забрался наш герой на спину чудищу и уселся там поудодобнее.
“Готов я, чудище, поскакали”
“Разрешите бегом?”
“Разрешаю”
И только молвил младший сын слово это, как вдруг расплылся мир вокруг и понесся со скоростью невероятной вперед. Летели пред ними поля, степи, болиды формулы один, града и села. Неслись они целые сутки, останавливаясь лишь, как благородные мужи, у харчевен придорожных.
И вскоре, почти уж около Москвы, нагнали, добры молодцы брата-супостата.
“Стой, марионетка Сарумана… тьфу! Стой, Антодзи! Это говорю тебе Я! Брат твой младший. А коль не остановишься, то будут применены слезоточивый газ и резиновые пули”
Но не стал спорить старший брат и остановил коня .
“Чтож ты такое делаешь-то? Братья ж мы! Зачем у друг-друга воровать?”
“Прости, брат. Но нужны были деньги мне срочно. Ибо требуется для соревнований кольчуга спортивная, новая, с лампасами и сапоги беговые. ”
“Что же ты сразу не сказал? Решили б мы, как поступить… Да и черт с ним с конем…”
На фразе этой вздрогнул конь, но решил своего мнения не высказывать.
“Прости, брат. И не надеялся я на доброту твою!”
И закончилась бы наша сказка на сей пафосной ноте, как задрожала вдалеке земля и показался из за холма, со стороны стольного града Москвы, чудо-юдо, стальной чешуёю покрытое. И вились вокруг него, словно мух стая, десяток дирижаблей атакуя ракетами малой и средней дальности.
“Дракон…” – произнес демон с интересом
“АА?” – переспросил герой
“Жили во времена далекие могучие ящуры, и звали их Драконами. Безраздельно властвовали они на земле матушке, пока не извели их всех”
“По что их извели-то?”
“Говорят, броня очень хороша…. Из “шкуры жопы дракона”, вот из-за неё и повырезали всех. А вот смотри-ка, один таки уцелел”
“Что-то не особенно я рад этому…”
Тем временем дракон, дыхнул перегаром и сжег в пламени адском преследователей своих. Затем, расправив крылья, взметнулся над полем боя и приземлился пред героями нашими.
“Вот !!!!” – подумал в слух Старший сын
“ твою мать! ” – подумал в слух младший сын
А что подумал демон так никто и не узнал… потому-что он был очень воспитанный…
To be continued…
